В чужом ряду. Первый этап. Чертова дюжина - Михаил Март Страница 40

— Мы, разумеется.

— Тогда задача облегчается. Нужно произвести точные расчеты. Маршрут до Москвы проложен один, и он не меняется. Учитывая дальность полета, такой самолет может пролететь от трех до пяти тысяч километров без дозаправки. Нам нужно знать, сколько он жрет керосина при средней крейсерской скорости и на какой высоте летит. Если он загружен бомбами, то взбираться до потолка не станет. Три тысячи метров — самая разумная высота для дальнего перелета при потолке в пять с половиной или даже выше. Скорость, умноженная на расстояние, дает нам точный расход топлива. Выбираем на карте место далекое от аэродромов, железнодорожных путей, населенных пунктов. А таких мест — вся Сибирь. Делаем расчеты. Скажем так: точка «х» нами определена, остается рассчитать, сколько понадобится топлива, чтобы долететь до намеченной точки. Четыре тонны двести литров. Столько и заливаем. На бреющем он еще протянет километров тридцать и воткнется носом в землю. Взрыв бомб никого не заденет. Самолет бесследно исчезнет. Можно о нем забыть.

— Хитро, Василий. Одна деталь мне непонятна. Ты вражеских летчиков лохами считаешь? Они не глупее тебя. Еще до взлета по приборам определят, сколько топлива им залили.

— Все я учел, Василий Кузьмич. Вы сказали, что мне дадут зайти на борт. Нужен маленький магнитик, и я положу топливную стрелку на отметку «полный». Десяти минут мне хватит.

— Но она не будет падать по мере расхода топлива.

— Во время полета под приборную панель никто не полезет. Поиски запасного аэродрома в тайге — дело непростое, у пилотов, имеющих конкретный маршрут, нет о них данных, эти точки засекречены. Если летчики летают определенным маршрутом редко, то шансов на спасение у них нет. Навигационные приборы бесполезны, они нужны, когда есть конкретная цель. У них она есть, только лететь до нее пару тысяч километров, а керосин кончился.

— Можно передать SOS?

— Можно. В густонаселенных районах в пределах досягаемости аэродромов. Современные передатчики бьют на двести километров, и то с трудом. К тому же они не знают нужных частот. У нас нет общей частоты, как на флоте.

— Что же, капитан Муратов, я доволен.

— Ничего нового я не придумал. Примитив. Чем проще план, тем он надежнее. Если пилоты ничего не заподозрят, им крышка..

— Ладно, ступай. На днях вылетаете в разведку. Командир тебе все объяснит.

Капитан встал, козырнул и вышел.

Минут десять Белограй провел в одиночестве, отойдя к окну и разглядывая самолеты на летном поле.

Март подходил к концу, развязка не за горами. Каменную Колыму взяли в огромный мощный кулак и сдавили, что было сил. Песок посыпался, только не золотой. Измотанные зеки намыли половину из сверхпланового задания. Через два месяца нужно сдать государству три тонны сверх обязательных пятидесяти. Где их взять? Кончился Дальстрой. Так им и надо. Государством руководить — не хороводы водить. Банда плешивых душегубов решила стереть с земли все население страны, чтобы жрать не просили. После нас хоть потоп. А потоп уже начался. Народ в крови захлебнулся под громкие лозунги и фанфары безумного пира во время чумы.

Белограй убрал трубку в карман и ушел, хлопнув дверью.

Он возвращался в свою берлогу, глядя в окно машины, и ничего перед собой не видел. Бездарная, никому ненужная жизнь прожита. Оставалось только одно — достать отцовский маузер и пустить себе пулю в лоб. Последний шанс уйти из жизни достойно. Нет, есть и другой выход. Отомстить. Что он, колымская козявка, мог сделать? Ничего. Душа атрофировалась. Он даже перед судом небесным страха Не испытывал. Живя в земном аду, страшнее которого трудно себе представить, можно ли бояться потустороннего ада? Белограй скрипнул зубами.

Генерал

В конце 45-го Белограя вызвали в Москву. Ничего хорошего от таких приглашений ждать не приходилось. Донос мог написать кто-то из своих. Белограй ходил в любимчиках у самого Никишо-ва и в отсутствие великого и несокрушимого хозяина Колымы исполнял обязанности начальника Дальстроя. Завистников в осином гнезде хватало. Агентура Никишова проверяла каждую записку, уходящую на «материк», без одобрения большого начальника ни одна писулька не могла просочиться сквозь сито никишовских прихвостней, тем более на Лубянку. Со своими хозяин мог разобраться и без вмешательства Москвы. Белограй был лучшим и нес на своем горбу всю тяжесть черной работы. Нет, Никишов его не сдаст, а без его ведома ни одна гнида не позволит себе накатать телегу на человека из ближайшего окружения всесильного императора. Что-то здесь не так. Имелось еще одно соображение. Белограй-старший. Отца объявили врагом народа, предателем, пособником фашистов и осудили на двадцать пять лет. То, что он покоится теперь в земле, никто знать не мог.

Да и какое отношение имеет осуждение отца к сыну-палачу? Жены Молотова и Калинина отбывали сроки, и на карьеру мужей это никак не повлияло. Вылетая в Москву, Белограй терялся в догадках.

Полковнику с Колымы была оказана высокая честь. Его принял сам Берия. Их знакомство состоялось давно, еще до войны, когда Лаврентий Павлович созывал совещания руководителей ГУЛАГа и ставил перед ними высокие задачи. После доклада Белограя Берия сказал Никишову:

— Вот такой человек и должен быть твоим главным помощником в нашем большом деле.

После знаменательного события они виделись не один раз, но никогда еще Белограя не вызывали в Москву по персональному приглашению.

Берия встретил полковника приветливо, даже приподнялся со своего места и подал руку.

— Присаживайся, Белограй. Никишов тебя хвалит, он доволен моими рекомендациями. Я в людях не ошибаюсь.

— Стараюсь, Лаврентий Палыч.

— Вижу по итогам. Дальстрой высоко держит знамя революции. Я тут просматривал наградные листы, твои заслуги не отмечены достойным образом. Хочу исправить промахи своих сатрапов, которые дальше своего носа ничего не видят. Сейчас самое время.

Он достал из верхнего ящика стола генеральские погоны и орден Красного Знамени с орденской книжкой.

— Прими мои поздравления, генерал-майор Белограй. Берия встал и пожал руку колымскому начальнику.

— Служу Советскому Союзу!

— Хорошо служишь, генерал. Садись.

Берия снял пенсне, протер платком и водрузил на место.

— Какие у тебя отношения с Абакумовым?

— Друзьями нас не назовешь, и нам с ним делить нечего.

— Это ты ему советовал сначала получить начальное образование в сельской школе, а потом других учить, как надо руководить людьми?

— Был такой случай.

— Абакумов — злопамятный человек. Сам же он говорит: «Я не злопамятный, у меня память хорошая», не знает, что от перемены мест слагаемых сумма не меняется. Ты прав, с образованием у этого генерала не все так гладко, как хотелось бы. Почему я о нем вспомнил. Партия меня направляет на очень ответственный участок работы. Там, где нужны пионеры-первопроходцы, меня первым кидают в котел. Руководителем МГБ назначен по моей рекомендации Меркулов, но в Политбюро холодно к этому отнеслись, долго он не продержится, не за горами тот день, когда его заменит Абакумов. Товарищ Сталин к нему хорошо относится. Тогда держись, Белограй. Решение Политбюро я оспаривать не могу, но о своих людях забывать не буду.