Меньшее зло - Юлий Дубов Страница 40

«Умные из её женщин отвечают ей,

и сама она отвечает на слова свои».

Книга судей

Ленка была обычной бабой. И, как всякой бабе, ей в первую очередь хотелось не просто хорошей жизни, но ещё и признания высокого качества этой хорошей жизни всеми, кто знавал её в нищете и ничтожестве. Ей, законной жене премьера и будущего президента великой страны, до судорог было необходимо, чтобы именно сейчас рядом оказался кто-то из прошлой жизни, помнящий её рядовой девочкой из НИИ, мотавшейся по местным командировкам и колхозам, весело прыгавшей из одной кровати в другую, не из-за денег или блядства, а потому что было интересно и хотелось любви и чуда, поднимавшей спущенные петли на колготках и перебивавшейся от зарплаты до зарплаты, сидевшей на телефоне в первой фирме страны, куда её взяли по знакомству и по старой памяти, потому что когда-то один из отцов-основателей, вытаскивая из её волос жёсткие соломенные стержни, прочёл нараспев:

«Верка Вольная, коммунальная жёнка.

Так звал меня командир полка.

Я в ответ хохотала звонко,

упираясь руками в бока.

Я недаром на Украине

в семье кузнеца родилась.

Кто полюбит меня — не кинет.

Я бросала. И много раз».

Вот ведь какая странная штука — память. Сколько лет прошло, а такая ерунда — и помнится.

Более всего ей хотелось увидеть не Платона или Ларри, а Марию. Ленка никогда не испытывала к ней ни ненависти, ни вражды, хотя прижившееся в «Инфокаре» словечко «Кобра» было запущено именно ею.

Слово это вызвано к жизни страхом и подавляющим волю ощущением собственной стопроцентной зависимости от настроений и заморочек невысокой, худой, как жердь, брюнетки в неизменном чёрном платье, с обманчиво ласковым голосом и сигаретой в жёлтых от никотина пальцах.

После двухмесячной давности звонка, когда она сняла трубку в кабинете и услышала голос Марии, в котором прозвучало вполне естественное удивление, что именно она, Ленка, находится в квартире Федора Фёдоровича, отвечает на звонки, да ещё и является отныне его полноправной супругой, произошло очень многое. Жизнь переменилась до полной неузнаваемости. Да ещё и муж запретил категорически поддерживать контакты с «этими» из «Инфокара».

Кстати, о муже. Его головокружительный карьерный взлёт Ленка воспринимала с нескрываемой радостью. Но не оттого, что стала сначала женой замминистра внутренних дел, потом — министершей, потом премьершей и почти одновременно президентшей (хоть и и.о.), а потому, что вроде бы появилось противоядие против сладкой инфокаровской отравы, сковывавшей волю и лишавшей будущего.

Но чем больше проходило времени, тем чаще ей казалось, что противоядие не сработало. Малозаметная трещина в их отношениях, образовавшаяся в первые послеинфокаровские месяцы, ширилась — муж с каждым днём всё больше отдалялся, уходил в себя. Он появлялся по вечерам в огромной, не по потребности, а по статусу, загородной резиденции, сбрасывал на руки ждущей прислуге кожаный плащ, торопливо выслушивал просителей и подчинённых, раболепно ожидавших аудиенции, сперва застенчиво, а затем в открытую вытягивал изрядную дозу коньяка и устраивался перед телевизором, переключаясь с одного спортивного канала на другой. Топтуна, который в это время принимал телефонные звонки, к себе не допускал. Ленку — тоже.

Ещё секунду назад на экране метались испанские футболисты, стремясь сравнять счёт, а теперь уже два огромных негра наносили друг другу зубодробительные удары. Потом стройные пловчихи синхронно задирали вверх ноги. И снова футбол.

Ни разу Ленке и в голову не могло придти, что она вышла замуж за любителя спортивных зрелищ.

Как-то, потеряв терпение, она встала перед ним, загородив экран.

— Что происходит? — спросила Ленка. — Что с тобой происходит?

— Я отдыхаю после работы, — сквозь зубы процедил Федор Фёдорович. — У меня тяжёлая работа. Не мешай.

Она выбежала, пряча лицо.

Утром муж вскакивал, в глазах обнаруживался прежний стальной блеск, бежал в бассейн, до третьего пота выжимал рукоятки тренажёра, принимал душ и садился завтракать — с овсяной кашей, блюдцем кураги и земляники, чашкой зелёного чая. Когда же появлялся адъютант и с еле слышным шёпотом протягивал ему телефон, муж менялся на глазах.

Лицо становилось бледным, он брал трубку и говорил:

— Слушаю.

Однажды Ленка спросила:

— Тебе трудно?

Он ответил с неожиданной искренностью, не бывшей между ними уже давно:

— Я никогда не мог представить себе, что это такой кошмар.

— Но ты же служишь.

— Кому? — горько спросил он.

— Ну… Стране… России.

— Я не знаю, что это, — признался Федор Фёдорович. — Я не знаю, что ей нужно. А те, кто знают, — не говорят.

Он, притянув к себе, взлохматил ей волосы. Но тут вошёл адъютант, и всё закончилось, не начавшись.

Ленка как-то чуть было не сказала мужу: «Брось все, это не твоё», но вовремя спохватилась. Не потому даже, что с этой работы не уходят просто так. А потому, что вспомнила, как в точности эти же слова были сказаны ею Серёжке Терьяну перед роковой поездкой в Питер. Какая-то большая беда придвинулась совсем вплотную, и называть её по имени было страшно.

Тем более важно стало для Ленки увидеть хоть кого-то из прошлого, получить подпитку и поддержку.

Она не могла сама позвонить Марии. Но круг её пристрастий был известен. И Ленка решила появляться в местах, где Мария бывает чаще всего. Вот так и получилось, что они встретились.

Шеф протокола и начальник Федеральной службы охраны наперебой требовали, чтобы Елена Леонидовна загодя сообщала о культурных и иных объектах, которые намерена посетить. Потому что необходимо выявить круг возможного общения, заблаговременно выслать группу охраны… Приготовиться и подготовить что положено.

Когда Ленка в первый раз сказала, что хотела бы пообедать в ресторане «Пушкин», расстарались на славу. В дверь она вошла через коридор из кремлёвских охранников, оттеснивших обалдевшего швейцара в ливрее. Перекрытая бравыми людьми в штатском лестница оказалась пуста, а третий этаж, куда Ленку сопроводил ещё один страж, загодя очистили от публики. Ленка разозлилась, меню смотреть не стала. Спросила чашку чая, просидела над ней с полчаса и ушла, решив пожаловаться мужу.