Государевы люди - Андрей Ильин Страница 40

— Сюда, сюда, ваше высоко-бродь! Здеся она!.. — бормотал, пятясь, сторож.

Приоткрыл услужливо дверь. Странно, что он все еще не сбежал, как другие. Или некуда?..

Мишель шагнул внутрь и оторопело замер.

В караулке, примостившись на самом краешке дивана, сидела ожидающая его дама, которая порывисто обернулась на звук открываемой двери.

Это была Анна!

Ну то есть — Анна Осиповна Рейнгольд.

Мишель хотел было броситься к ней, но заметившая его Анна сдержанно ему кивнула. И этот кивок сразу же охладил Мишеля.

— Вы искали меня? — спросил он.

— Да, искала, — кивнула Анна.

И вдруг почему-то покраснела. Хотя, может быть, ее щеки зарумянились из-за того, что она зашла с улицы в жарко натопленное помещение.

— Ты что ж, голубчик, даме даже чаю не предложил? — укоризненно сказал Мишель сторожу, чтобы прервать неловкую паузу.

— Виноват-с, ваше высокоблагородие! — рявкнул, вытягиваясь, сторож, и тут же бросаясь к чайнику.

— Нет, не надо! — запротестовала Анна. — Не беспокойтесь. Я ненадолго. Я по делу.

— Чем могу?.. — привычно, казенной фразой, начал было Мишель, но тут же смутился своей неуклюжести. — Простите... Я могу вам чем-то помочь?

Анна кивнула. И быстро оглянулась вокруг.

Ну конечно!.. Какой же он увалень! Как можно разговаривать с дамой здесь, где пахнет сохнущими подле печки сапогами!

— Простите бога ради! — еще раз извинился Мишель. — Прошу вас проследовать за мной, здесь не очень-то удобно находиться.

И обернулся к сторожу:

— Дай-ка мне, братец, ключ!

— Какой, ваш-бродь?

— Любой, — слава богу, большинство помещений в участке теперь пустовало. — Где потеплее.

Сторож, бряцая железной связкой, нашел, протянул ключ.

— От кабинета его превосходительства, — сказал он. — Там вам удобно будет-с, там стекла целы и большой диван-с.

Анна вздрогнула, словно ей пощечину дали.

В первое мгновение Мишель не понял. Но потом... Диван... Ну конечно же! Фу, какой дурак!.. Так сказать!.. Хотя, наверное, он ничего плохого не имел в виду.

— Идемте же скорее, — нетерпеливо произнесла Анна, порывисто вставая и направляясь к двери.

— Виноват-с, — растерянно глядя на даму и Мишеля, пробормотал сторож. Хотя не понимал, в чем виноват, но чувствовал, что сморозил какую-то глупость.

— Вот что, любезный, присмотри пока за человеком, который в моем кабинете сидит, — попросил сторожа Мишель.

— Будет сделано, ваш-бродь! — гаркнул сторож.

Мишель побежал догонять Анну, которая успела уже выйти в коридор.

— Сюда пожалуйте! — показал он, забегая вперед.

В кабинете отсутствующего Его Превосходительства было довольно прохладно, но точно был большой кожаный диван.

— Прошу вас, — пододвинул Мишель даме стул, не решившись указать ей на тот злополучный диван.

Анна села. Зачем-то расстегнула сумочку, ничего из нее, однако, не достав.

Мишель ей не мешал, не торопя и ничего не спрашивая.

Анна вдруг, заметив, что бестолково, сама не зная зачем, теребит в руках сумочку, резко закрыла ее и спросила:

— Скажите, мой отец, он все еще здесь?..

— Здесь, — почему-то смутившись, ответил Мишель.

Хотя смущаться нужно было не ему — он на имущество бывшего Государя Императора не покушался.

— Вот, я тут принесла, — вновь сказала Анна, протягивая завернутую в вощеную бумагу какую-то еду. — Вы можете передать ее моему отцу?

— Да, конечно, — пообещал Мишель, принимая сверток.

Хотя чувствовал, что Анна пришла совсем по другому поводу. По какому же?..

— Я бы хотела у вас спросить, — произнесла, устремляя на него страдающий взгляд, Анна. — Не как у полицейского...

Слово «полицейский» в ее устах прозвучало почти как оскорбление, как площадное ругательство. Современные, воспитанные в духе разнузданной демократии дамочки терпеть не могли полицейских, обожая революционных юношей, стреляющих в них из револьверов и взрывающих бомбами.

Чего Мишель решительно не понимал! Не понимал чем юноши, убивающие уважаемых в обществе людей покушающиеся на жизнь самого Государя Императора, лучше полицейских чинов, защищающих от них общество? Но так уж сложилось, что передовая русская интеллигенция и ладно бы только истеричные барышни-гимназистки, но и вполне добропорядочные господа и среди них даже известные писатели и адвокаты рукоплескали фанатикам и террористам, утопившим Россию в крови.

Наверное, Анна была такой же. Наверное, она тоже посещала революционные студенческие кружки, читала запрещенную литературу и искренне восхищалась бомбометателями.

О чем Мишелю думать было почему-то неприятно и больно.

— Если у вас есть какие-то ко мне вопросы — извольте, я готов на них ответить, — довольно сухо сказал он.

— Мой отец... Я знаю, он виновен перед вами. Но он очень хороший, поверьте мне, я знаю его лучше...

Мишель молчал. А что он мог ответить — согласиться что да, ее отец очень хороший и добрый и желал прибить его и утопить в Москве-реке единственно от доброты душевной?

Не мог он так сказать.

Но и не способен был назвать его душегубом.

Он просто ждал.

— Я понимаю, что, наверное, это глупо, но я бы хотела попросить вас простить его!..

— Хорошо, будем считать, что я простил вашего отца, — чувствуя себя ужасно неловко от того, что его просит, что перед ним унижается дама, торопливо кивнул Мишель.

Он хотел как можно скорее прекратить этот тяжелый для него разговор, хотел, чтобы Анна ушла.

Но в то же время не хотел, чтобы она уходила...

Ему бы не здесь с ней разговаривать, не в участке, а где-нибудь на балу или на частной вечеринке, где бы он мог показать себя совсем с иной, с гораздо лучшей стороны. Но судьба распорядилась так, что он вынужден общаться с ней как полицейский...

— Я могу чем-то еще вам помочь? — спросил он, думая свернуть разговор.

— Да! — тихо прошептала Анна, не глядя на него. — Я бы хотела просить вас отпустить его, — трудно выговаривая слова, произнесла она. — Он никуда не скроется, уверяю вас. Я пригляжу за ним сама! У него больное сердце...

Мишелю, который и без того чувствовал себя не в своей тарелке, стало совсем худо. Теперь ему было неловко не только за себя, но и за нее: за ее просительный перед ним тон, за полные слез и стыда глаза. Она просила у него помощи, тогда как он ничем не мог ей помочь!