Все оттенки красного - Наталья Андреева Страница 40

— Майя? Ты не спишь?

Должно быть, это сон. Эдик стоит возле ее кровати, склоняется и внимательно смотрит в глаза. Майя чувствует запах одеколона, запах сладкий, колдовской.

— Нет.

— Послушай, зачем ты его убила?

— Я не убивала.

— Да? А разве тебе мама-учитель не говорила, что нельзя поднимать с пола пистолеты, если в комнате лежит труп?

— Какие еще пистолеты?

— В кабинете был кроме тебя кто-нибудь, когда ты вошла?

— Нет.

— А дверь? Дверь в студию?

— Кажется… Открыта, да.

— Черт! Вот идиотка!

— Кто?

— Впрочем, это мне на руку. Меньше проблем. В кои-то веки повезло! Спасибо тебе, госпожа Фортуна, за то, что на этот раз вижу твой перед, а не зад! А ты им уже сказала, что не Мария Кирсанова?

— Нет. Не смогла. То есть, я растерялась, и… голова закружилась.

— Понятно. Тебе и в самом деле плохо, или ты притворяешься?

Майя опять расплакалась. Какое уж тут притворство!

— Ладно, ладно, верю. Но положение у тебя серьезное. Если ты будешь выдавать себя за Марию Кирсанову, то у тебя есть мотив для убийства: наследство. Если не будешь, и скажешь, что ты Майя, тем более.

— Какой?

— А ты не понимаешь? Я сказал отцу правду о тебе, он хотел тебя разоблачить, и ты его убила. Испугалась, разволновалась, взяла со стола пистолет и выстрелила. Непреднамеренное убийство, но ведь так оно и было, а?

— Как же я… Нет, я не могла.

— Ты хотела выдать себя за Марию Кирсанову, получить наследство. Деньги-то огромные! Как все складывается, а? Может, настоящей Марии Кирсановой сейчас самое время исчезнуть?

— Как это исчезнуть?

— Прежде всего, ты должна молчать. Я тоже никому ничего не скажу. Лежи, говори всем, что плохо себя чувствуешь. Можно вызвать врача из больницы, где ты лежала, чтобы осмотрел. Можно просто поместить тебя в больницу, где тебя никто не тронет. Если будут допрашивать, ты позовешь врача, а он скажет, что тебе сейчас нужен полный покой. Очень удобно. Лежи себе, изображай мученицу. Главное — это потянуть время. А там придумается что-нибудь. Ты никому ничего не говори. Поняла?

— Нет.

— Тогда делай то, что я тебе советую. Я с тобой.

Эдик взял ее влажную руку и легонько сжал. Потом нагнулся, чуть тронул губами щеку. Майя мысленно перелистнула еще одну страницу придуманного романа. Неужели же это возможно? И боль словно ушла куда-то.

— Лежи, отдыхай. Поспи.

Он отошел от кровати, а Майя обессиленно прикрыла глаза и только услышала, как захлопнулась дверь ее комнаты. Разве мама не говорила, что нельзя поднимать с пола пистолет, если в комнате лежит труп? Да разве мама знает что-нибудь о трупах, о пистолетах, о милиции и о том, что можно стать подозреваемой в убийстве, да еще получается так, что при любом раскладе у нее есть мотив! Что так, что этак.

Нет, только не спать. Интересно, а что же остальные? Кому-нибудь в эту ночь удастся забыться сном хоть ненадолго?

…— Миша, почему ты сказал, что я была с тобой в гараже?

— А разве не так?

— Нет. Это я сидела там и ревела, а тебя не было.

— Я там был.

— Зачем, ну, зачем? Это мне не поможет.

— Скажи правду: ты брала пистолет? На нем есть твои отпечатки, да?

Настя не смогла ничего сказать, только кивнула. Он взял ее руки, крепко сжал и энергично тряхнул несколько раз:

— Но и она тоже брала, понимаешь? Маруся. Тебе-то, зачем его убивать? А ей есть резон. Кому ж охота наследством делиться! Сядет теперь, как пить дать сядет. А про тебя никто ничего не узнает. Ты была со мной, и точка.

— Один человек знает, что я была в кабинете.

— Понятно, — мрачно посмотрел на нее Миша. — Понятно, какой человек. Так и знал, что это он все подстроил! Чужими руками, значит. Давно хочу дать ему в морду.

— Не надо.

— Надо. Не переживай, я разберусь.

— Он тебя не боится.

— Забоится.

— Но кто-то же должен быть виноват? Ведь дядю убили, понимаешь! Убили!

— Девчонка эта и убила.

— Но ей нельзя в тюрьму. Как же мы тогда? Я, тетя Нелли? Как же? Что будет с этим домом? Ведь тогда конец. Она разозлится на нас, и ничего не будет. Я не хочу отсюда уходить!

— Глупая. Что ты все цепляешься за этот дом. Ну, что тебе здесь? Хватит уже. Я понимаю, что страшно. Надо все начинать заново — жить, работать. Надо взрослеть, детей рожать. Не хочется, да? Страшно?

— Каких еще детей?

— Я заберу тебя отсюда. Пусть сами разбираются. Ты была со мной в гараже, и точка. У нас есть алиби. Так что ли? Будешь жить со мной.

— Что ты говоришь?

— Ну, все, все, Настя, все. Хочешь, завтра заявление в ЗАГС подадим?

— Я не знаю. Ничего не знаю.

— А я знаю. Пойдем ко мне? Там тихо, никто тебя не найдет, посидим, чайку попьем. Пойдем, Настя.

— Мне надо к тете.

— К тете? Зачем?

— Надо. Я потом приду.

— Ладно. Я пока найду этого хмыря и потолкую с ним.

— Миша, не надо. Не трогай его.

Настя увидела невразумительный кивок. Неужели же после сегодняшнего кошмара вместо Эдика рядом с ней теперь будет этот грубый мужик? Ничего к нему нет, никаких чувств, прислуга и есть прислуга. Рожать ему детей? Какой кошмар! Дети шофера! Может, и ей придется пойти в учительницы, вставать каждый день на работу, сидеть над тетрадями, ждать отпуска, чтобы поехать куда-нибудь отдыхать. Отдыхать? А деньги будут на это? А как же выставки в Париже, в Лондоне, в Вене? А как же разговоры об искусстве, утонченные рассуждения с бокалом шампанского о том, что вот эта картина не удалась, а та, напротив, украсит любую коллекцию? Ведь талантливые люди, они, как дети. Их надо нянчить, кормить с ложечки, и на своих руках внести в историю, чтобы благодарные потомки вспоминали тех, кто был рядом, и воздавали им должное. А у Маруси талант, это все признают. Как же?

— Тетя Нелли!

Она в своей комнате, кажется, собралась принять снотворное.

— Не спится. Настя, что-то случилось?

— Я выхожу замуж за шофера.

— Что!?

— Это ты во всем виновата! Ты!

— Настя!

— Ведь ты была в кабинете. Я все знаю.

— Знаешь? Откуда?

— Какая разница? Ты там была. И я знаю, о чем вы разговаривали с дядей Георгием. Знаю. Ты должна во всем признаться.