Кровное родство - Эд Макбейн Страница 40

Мы только что вернулись с прогулки, причем гуляли мы долго. Я пыталась с ним поговорить, но он не желает ничего слушать. Он не хочет ничего понимать. Сперва, когда мы сказали, что собираемся погулять, с нами попросилась Патриция, но Энди сказал, что он хочет со мной обсудить, на какие именно курсы лекций он будет ходить. Окончательный выбор нужно сделать к понедельнику, а поскольку университетский каталог со списком курсов изучала по его просьбе я, то и поговорить нам лучше с глазу на глаз. Естественно, говорить он ни о чем не хотел. Ему было нужно то, что обычно. Он было повел меня к своей машине и предложил скататься на пляж. Я наотрез отказалась – мне завтра рано вставать на работу, а до Сэндс-Спит ехать минимум час. На это он сказал, что есть и другой пляж – на Хенли-Айленд, поскольку погода чудесная, можно просто посидеть на песочке и посмотреть на прибой. Я сказала, что не в настроении ехать на пляж, а он такой: «Мюр, давай тогда просто сядем в машину». Я отказалась, прекрасно понимая, что у него на уме, а у меня в этот вечер, естественно, никакого настроения заниматься этим делом не было. Я ясно сказала, что нам надо кое о чем поговорить, и разговор у нас будет серьезный.

Он то и дело перебивал меня, уходил от темы, твердил, как ему хочется поскорей пойти в колледж, как права я была, когда говорила о том, что со свадьбой лучше не торопиться, ведь разрешение на венчание ждать долго, если мы вообще собираемся венчаться в церкви. Ведь можно просто зарегистрировать брак в мэрии, как он уже и предлагал. Тут я попыталась его перебить и объяснить ему, что вообще не хочу выходить за него замуж, но он вывернул мои слова наизнанку, представив все так, будто я соглашаюсь с тем, что со свадьбой нужно немного повременить. Я три-четыре раза пробовала повернуть разговор в нужное мне русло и донести до него мысль, что я хочу с ним порвать, что я его больше не люблю, но он не желал меня слушать. Стоило мне сказать три-четыре слова, как он тут же перебивал меня и заводил разговор на другую тему. С ним было просто невозможно общаться.

Мы вернулись домой минут пятнадцать назад. Сейчас он сидит в гостиной и смотрит телевизор. Патриция тоже там. Мне надо с ним поговорить и все сказать. Джек придет в ярость, когда узнает, что я так ничего и не сказала Энди. Но что мне делать, если он не желает меня слушать?

Четверг, 4 сентября

Сегодня вечером я ему все выложила.

Был момент, когда я очень испугалась.

Но я сказала ему, что хотела. Между нами все кончено. Я думаю, что кончено. После ужина тетя Лилиан попросила дядю Фрэнка пройтись с ней по магазинам. Сегодня четверг, и потому все универмаги работают до девяти. Он согласился, они ушли, а мы с Патрицией стали мыть посуду. Но Патриции нужно было в библиотеку, взять книгу для домашнего задания, и в полвосьмого она тоже ушла. Мы остались с Энди одни. Он после ужина сразу ушел к себе в комнату и закрыл за собой дверь. Мне было страшно к нему стучаться, и потому я сперва отправилась в гостиную – посмотреть телевизор и набраться храбрости. Я знала, что рано или поздно, но с Энди придется поговорить. Где-то без четверти восемь я вышла в коридор и постучалась к нему. «Заходи», – отозвался он из-за двери. Он лежал на кровати в одних трусах, руки за головой. Я сказала, что мне нужно с ним поговорить. «Не вопрос, – отозвался он. – О чем?» Я сказала, что нам надо поговорить о нас, закрыла дверь и села в кресло, которое у него стоит напротив кровати. Я все еще была в платье, в котором пришла с работы, я так и не успела переодеться. Так к нему и явилась: в платье, чулках, синих туфельках на французском каблуке и лентой в волосах. В гостиной бубнил телевизор. Я услышала, как зазвонил телефон, а потом внизу на улице взвизгнули автомобильные шины, захлопали дверями, раздались голоса.

«Ну, чего тебе?» – буркнул Энди, и тут я сказала ему, что нам надо поставить точку в наших отношениях. Я сказала ему, что они меня стали по-настоящему беспокоить еще в прошлом месяце, когда я подумала, что беременна. Именно тогда я поняла, что нельзя рожать ребенка от родственника. Я сказала Энди, что по-прежнему его обожаю, но так нельзя, я так больше не могу. Мол, на свете полно мужчин и женщин, и нам нечего было даже начинать.

«Это ты начала, Мюриэль», – сказал он.

Я такая: «Честно говоря, Энди, я сейчас сама уже не знаю, кто сделал первый шаг. Скажу лишь одно: я влюбилась в тебя в апреле, а то, что случилось дальше… Над этим никто из нас не был властен. Я просто хочу сказать, что желаю поставить точку, и я надеюсь, Энди, что ты пойдешь мне навстречу».

Наверное, уже было четверть девятого, я пишу с большими сокращениями. У меня явно ушло не меньше получаса на то, чтобы выложить ему все, что я хотела. Все это время за стенкой работал телевизор, отчего складывалось впечатление, что дома, кроме нас, еще кто-то есть. Казалось, эти люди в телевизоре вываливают друг на друга свои проблемы точно так же, как и мы с Энди у него в комнате. После того как я все ему выложила, он молча лежал на кровати. Он еще никогда так долго не собирался с мыслями. Наконец, когда я встала, собираясь уйти, он сказал: «Сядь, Мюриэль». И тут его прорвало. Он принялся говорить о том, как меня любит, как он поначалу старался держаться от меня подальше, понимая, что мы кузены и нам нельзя быть вместе. Но потом он увидел, что я наконец начала проявлять к нему интерес, и потому решил рискнуть сделать шаг навстречу. К этому моменту я жила с ними уже два года, и все это время он максимум позволял себе дотронуться до моей руки. Но даже когда стало ясно, чем все кончится, он все равно пытался предотвратить неминуемое, прекрасно понимая, что это бесполезно и он погиб. И вот теперь, решив его бросить, я его окончательно добила. Я ведь его бросаю, так?

Я говорю: «Нет, не так. Я просто хочу донести до тебя мысль, Энди, что нам надо остановиться».

«Что значит остановиться? – спросил меня он. – Хочешь, чтобы я взял и перестал тебя любить? Да как такое возможно? Мюриэль, ты что, хочешь, чтобы я руки на себя наложил? Смерти моей хочешь? Ты же знаешь, что я умру без тебя».

«Не умрешь», – говорю.

И вдруг он такой: «Снимай платье».

Он сказал это совершенно неожиданно. Причем на меня он даже не посмотрел. Лежал на кровати, руки за голову и таращился в потолок. И тут он вдруг: «Снимай платье».

Я спросила, зачем мне снимать платье, а он ответил, что я и сама прекрасно это знаю. «Снимай с себя это сраное платье, и точка. Ты меня уже хрен знает сколько времени сводишь с ума, так что раздевайся, да поживее. Ты мне задолжала. Один разок. Последний».

Я сказала, что ничего ему не должна, и тут он встал с кровати, подошел ко мне и сказал: «Снимай с себя платье, Мюриэль, я не шучу». Я очень перепугалась. На его лице застыло совершенно безумное выражение, и я испугалась, что он сейчас меня ударит. Он схватил меня за запястье и заставил встать на колени. Платье я снимать не стала, я не желала больше плясать под его дудку. Я сказала, мол, лучше меня не трогай, а он ответил, что не собирается меня трогать, но мне придется сделать то, что ему хочется. А потом сказал: «Давай действуй, я знаю, ты сама этого хочешь». Я сделала то, что он требовал, – я очень боялась, что если начну упрямиться, то мне несдобровать. Когда все кончилось, он лег в кровать ничком и начал плакать. Мне его стало искренне жаль, я чуть не погладила его по голове. Стояла тишина, которую нарушали лишь его плач и звук телевизора за стенкой. Тут раздался дверной звонок. Неожиданно до меня дошло, что это не из телевизора, это по-настоящему позвонили в дверь, к нам в квартиру. Я вышла из комнаты Энди, затворила за собой и пошла открывать.