Секрет старинного медальона - Наталия Ломовская Страница 40

В клинике, куда Оля ходила уже лет пять, у нее был свой постоянный лечащий врач, Галина Ивановна, дама, отличающаяся гренадерским ростом, громовым голосом и неожиданно сентиментальной и возвышенной натурой. Совершенно непонятно, каким образом душа тургеневской барышни могла угнездиться в таком слоноподобном теле и выражать свои движения при помощи мощного баса, но природа бывает щедра на чудеса! Вот и еще одно – бегло осмотрев свою постоянную пациентку, Галина Ивановна сообщила, покраснев и потупив жирно подведенные очи, но таким голосом, от которого задрожала дверца в стеклянном шкафу:

– Что ж, Оленька, я вижу, вам в недалеком будущем предстоит стать матерью…

Будущая мать Оленька как стояла, так и села.

– Д-да? – только и смогла выговорить она. А в голове закрутилось, застучало: да как же это? Как могло получиться? И главное, что теперь с этим делать?

– Я вижу, Оленька, вам нужно серьезно подумать над этой новостью, – сладко улыбнулась врачиха. – Зайдете ко мне завтра, ладно? Тогда и поговорим.

Лелька смогла только покорно кивнуть и направилась к выходу. На улице ей в лицо ударил холодный ветер, и это мгновенно отрезвило ее. А собственно, что произошло? Ничего страшного! В конце концов, она не девочка, ей уже за тридцать, и в той же клинике ей намекали, чтобы не тянула с ребенком, а то потом начнутся сложности или вообще окажется поздно… Она не школьница, залетевшая от одноклассника, деньги и квартира у нее есть, в конце концов, и папаша ребенка тоже, мягко говоря, известен! Так в чем же проблема? С неизвестным ей доселе чувством нежности Оля положила руку на плоский пока еще живот. Бедный малыш, уж конечно, она не собирается от него избавляться!

Да, но все же как отреагирует Кирилл? Вне зависимости от его мнения Оля не сомневалась, что оставит ребенка, но все равно внутри что-то дрожало. За какие-то пятнадцать минут в мозгу пронеслись все дурацкие статейки из женских журналов – начиная от читательских писем в журнал «Крестьянка» за 1985 год: «Соблазнил и бросил с ребенком» и заканчивая прогрессивным бредом феминистки из «Космополитена». В общем, обстоятельства требовали поговорить с будущим отцом немедленно, и Оля, недолго думая, написала Кириллу сообщение с предложением пообедать вместе.

Усевшись за столик и заказав стакан апельсинового сока, Леля усмехнулась – по законам жанра она должна после первых приветствий позеленеть, прижать к губам платок и ринуться опрометью в сторону туалета. После того как это проделывают героини сериалов, всем – и герою, и зрителям – становится понятно, что эта несчастная забеременела. Понесла, так сказать. Забрюхатела. Непорожняя она, вона что! Ну уж нет, обойдетесь! Ольга чувствовала себя отлично, свежевыжатый сок был вкусным и прохладным, и даже тревога улеглась.

– Ты решила, что в наших отношениях не хватает романтики и тайных свиданий в маленьких кабачках? – спросил Кирилл, подкравшись со спины.

– Ой! – вздрогнула Оля. – Садись. Романтики сколько хочешь, просто у меня есть важное правительственное сообщение.

– «От Советского Информбюро?» – левитановским баском переспросил Кирилл. – Надеюсь, оно не отобьет мне аппетит? Я все же собирался пообедать.

– Даже уж и не знаю… – вздохнула Ольга, и ей снова стало страшновато.

– Странная ты какая-то, – заметил Кирилл, пристально вглядываясь в ее лицо. – Ты что, решила меня бросить и не знаешь, как сказать об этом поделикатней?

– Наоборот, – ответила Оля.

Набрала в грудь побольше воздуха, зажмурилась и выпалила:

– Поздравь меня, я беременна!

Гром не грянул, даже мужик не перекрестился, земля не разверзлась, Кирилл не завизжал и в обморок не упал. Не было даже никакой многозначительной паузы.

– Ну и хорошо, – кивнул он. Голос у него, конечно, слегка дрожал. – А можно узнать, почему у тебя такая трагичная мордочка? Ты что, полагала, что я, узнав об этом, отрекусь от тебя и от ребенка и уеду куда-нибудь в Магадан, снимите шляпу? Чтобы скрыться от алиментов?

Внезапно Оля почувствовала, что на глаза набегают слезы. Она кивнула.

– Дурочка, – мягко сказал Кирилл.

И тут Ольга заплакала.

– Ну, вот тебе раз, – расстроился Кирилл. – Да погоди, не реви. Смотри, ты в свой сок наплакала. Давай я тебе новый закажу, ладно? А себе – вина. Это событие нужно отпраздновать.

Ольга только головой замотала.

– По-твоему, не стоит? Или я еще не совершил все необходимые церемонии? Тогда пардон. Дорогая Ольга Сербинова, внучка того самого генерала-героя Сербинова! Позвольте мне изъясниться в своих нежных чувствах к вам и предложить руку и сердце. Или я должен был сначала поговорить с вашими уважаемыми родителями?

Всхлип.

– Так я не понял: вы отвергаете мою любовь? Лелька, перестань же ты реветь! Я понял, ты уже вошла в образ погибшего, но милого создания, которое будет плод любви несчастной держать в трепетных руках. Не выйдет. Придется из этого образа выходить. У тебя есть носовой платок? Да перестань же, на нас люди смотрят! И тебе вредно нервничать, в конце концов!

Это оказалось решающим аргументом. Леля раскопала в сумке «Клинекс» и высморкалась.

– Ну? Утерла носик? – спросил Кирилл. – Так идем подавать заявление или ты решила, что нам нужно проверить свои чувства и берешь год на размышление?

– Идем, – улыбнулась Ольга. – И знаешь что?

– Что?

– Я люблю тебя.

– Ну, матушка, это старая новость. Тем более, что я тоже тебя люблю и ничего оригинального ты мне, таким образом, не сказала. Завтра подадим заявление, а послезавтра устроим помолвку. То-то ребята обрадуются! Ведь столько этого ждали.

– Даже слишком долго.

В этот день они заявления подавать не пошли. Долго сидели в кафе, беседуя о своем будущем, потом Кирилл отвез Лелю домой, пояснив, что ей стоит «подумать о своей будущей жизни и решить, не совершает ли она роковой ошибки», а сам поехал к себе, чтобы «собрать кучу поклонниц и повеселиться напоследок».

Дома сварил себе кофе, переоделся и нажал кнопку автоответчика. Сообщений оказалось довольно много – от коллеги по цеху, от надоедливой волгоградской тетушки, которая в припадке старческого маразма воспылала к полузабытому племяннику родственной любовью, от… А это еще что?

– Mon cher, tu m’a oubli… Nous rencontrons encore. Je t’ettende!

И все. Ни слова больше.

– Дурацкие шутки, – сказал Кирилл умолкшему телефону. – Нет, ей-богу, что за дурацкие шутки. Не понимаю.

И в самом деле, было чего не понять. Французский язык, женский голос – звонкий, нежный и в то же время зловещий. Холодком потянуло вдоль хребта. Туманный силуэт мертвой девушки. Мертвая зыбь. Почему так качается пол? Жаклин умерла, и тело ее сожжено в крематории, и она сама уже забыта…

– Этого не может быть. Покойники не встают из своих могил, привидения выдумывают романисты и неуравновешенные люди, – говорил себе Кирилл, утирая со лба омерзительно липкий холодный пот.