Записки агента Разведупра - А. Ольшанский Страница 4

Мы прошли в столовую. Серебро — на белизне скатерти… Хрусталь и цветы. Вина и фрукты. На льду в массивном овале кованого серебра — икра.

Симсис, очевидно, приставленный ко мне, занял место в сторонке, уселся в конце стола и сразу налил себе полный стакан мадеры.

— Что-то наша хозяйка задержалась, — произнес военный агент, бросив взгляд на тяжелое пурпурное драпри в нише стены.

— Ах, знаете… хорошенькая женщина. Туалеты надо перебрать, тем более сегодня, — с лукавой усмешкой проронила Гибсон и взглянула на меня.

Комбриг и атташе переглянулись.

Мне было как-то не по себе: я посмотрел на свое отражение в зеркале — старенький френч, потертый воротник, один рукав, пришит суровыми нитками, лицо небритое, шея в пятнах от «вшивой» жизни в подвале на Лубянке.

А они — сытые, разодетые, какие-то довольные, уверенные в завтрашнем дне!

— А вот и наша милая «иностранка» показалась, — сказал атташе, устремив взор на вошедшую в столовую Залькевич.

Я обомлел, думая, что перед моим взором показалась какая-либо кинозвезда. Умопомрачительный туалет, жемчуга и бриллиантовое колье.

«Так вот какую «жену» мне дают в качестве приманки», — подумал я, рассматривая тонкие, красивые черты шпионки.

Первой она поздоровалась со мной.

И в ее темно-голубых глазах я подметил что-то схожее со взглядом хищника.

Чуть-чуть дрогнула ее рука в моей — веки опустились на миг.

Она знала, понятно, что вскоре мы будем связаны страшным, темным делом…

Когда горничная принесла обед, мы заняли места.

Была жуткая параллель — этот изысканный обед и порция прогнившей воблы в тепловатой водице, раздаваемая раз в день чекистами.

Разговоры велись на разные темы, меньше всего о будущем страны.

Бобрищев хвалил «буржуазные» рестораны Финляндии, разносил скромных финских дам, а о полпреде Черных говорил, как о «глупой туфле». Нарочито «пробалтывался» о своей «опытной» агентуре среди эмиграции и неоднократно упоминал о ценности своей работы для РСФСР.

Комбриг слушал, как и Симсис, предпочитая разговорам стакан хереса и тайное пожатие пухлого локтя Гибсон.

После обеда моя «жена» пригласила меня в будуар.

И там, полулежа на шелковом канапе, она шепотом рассказала мне следующее: вдова расстрелянного полковника Т-ого, бывшего начальника тяжелого артиллерийского дивизиона, она под угрозой голода поступила на службу, через посредство предателя, сослуживца мужа, в московский отдел МЧК. Взятая «на глаз» секретарем ВЧК Ягодой, она стала его любовницей и, когда он «влюбился» в балерину бывш. Императорских театров Г., перешла на службу в Иностранный отдел. Тут ее «судьбой» заинтересовался всесильный Лацис и поручил ей «Национальный центр». Она предалась наркотике и стала орудием в руках Лациса. Вилла, в которой жила теперь, была «холостой квартирой» второго поклонника — Менжинского. Но — настал час и ей предложили поехать работать за границу. Менжинский успел сойтись с сотрудницей Внешторга Рыбаковой, и ей, понятно, надо было найти «жилплощадь».

Она взяла с письменного столика блокнот и написала:

«Не бойтесь ехать. Бобрищев хороший человек, хотя и предатель. Главное, заполучите денег побольше».

Когда я прочел эти строки, она вырвала лист и, положив на пепельницу, сожгла. Пепел растерла между пальцами и бросила в камин.

— Кто эта Гибсон? — спросил я.

— Гибсон… Я скажу, когда уже уедем, — подумав, ответила она и встала. — Идемте, — сказала она и, нервно пожав плечами, усмехнулась, — там же гости.

В столовой пили кофе с ликером. Симсиса не было — он вошел в комнату несколько минут спустя после нашего прихода.

Я понял — он наблюдал за нами, подслушивал, притаившись где-нибудь за дверями.

Уже было за полночь, когда Симсис увез меня в конспиративную квартиру, в Столешников переулок.

Мне отвели комфортабельный кабинет и предложили выспаться.

Всю ночь в коридоре кто-то ходил, шептался и звякал шпорами.