Требуются доказательства. Бренна земная плоть - Николас Блейк Страница 4

Ранним утром, ранним утром

На зеленом поле счастья…

Эти строчки весело звенели в голове у Майкла, когда он быстрыми шагами выходил из учебного корпуса, глядя, как все благополучно садятся за обед, и придумывая на ходу отговорки, почему он сам пропускает трапезу. Окна кухни на поле не выходят. Разумеется, в глубине здания может встретиться кто-нибудь из обслуги. Что ж, если нас увидят, стало быть, увидят. Пускай. Все равно пришло время открыть карты. Возможность разоблачения согревала Майкла изнутри, как рюмка коньяка. Он был прирожденным фаталистом – человеком, который, не проявляя, как правило, личной инициативы, с готовностью совершает то, что навязывают ему обстоятельства. Он бегло посмотрел на ровные ряды окон и быстро шагнул в проем стога сена.

Геро уже была там, в зеленом платье, с пакетом бутербродов в руках. Она была свежа – и вытянулась в струнку, как зеленый стебель кукурузы. Майкл привлек ее к себе и поцеловал, чувствуя, что ноздри ему щекочет запах сена. В их маленькое святилище залетел легкий порыв ветра и разметал по его щеке прядь шелковистых волос Геро.

– Милая, ты, право, совсем обезумела. В следующий раз ты назначишь мне свидание у Перси под рабочим столом.

– А ты против?

– Я люблю тебя, дорогая.

– Наверное, тебе стоит немного повременить с поцелуями. Мне есть хочется. Кстати, для тебя здесь тоже найдутся сандвичи.

– Да нет, «я запахом росы уж сыт».

– Ты бесподобен, милый. Кто бы еще так сказал?

– Оставим это на секунду, лучше скажи, как тебе удалось отпроситься у начальства на этот пикник?

– Я сказала Перси, что хочу перекусить на солнце. Он успел привыкнуть к моим капризам.

– Знаешь, мне что-то не нравится, как мы говорим о нем, словно он – твоя тетушка, или домашняя собачонка, или что еще.

– Да, наверное, ты прав, так не годится. Верно, я никогда его не любила, но с тех пор, как полюбила тебя, стала к нему гораздо добрее. Понимаю, звучит нехорошо, но это так.

– Ну да, как женщина, берущая максимум из того и из другого. – Майкл бросил эту реплику небрежно, но сам почувствовал за ней некую потаенную неприязнь или, возможно, ревность. От нее это тоже не ускользнуло.

– Ты слишком жесток, милый.

Он порывисто прижал к себе ее голову.

– Ты права. Извини, красавица моя. Но почему, почему ты вышла за него?

– Из страха, из чистого страха. Ты и представить себе не можешь, Майкл, как временами слабой женщине хочется покоя, уверенности, ощущения твердой почвы под ногами.

– И вот она снова заколебалась.

– Да, но теперь все изменилось. У меня есть ты, и от этого я чувствую себя сильнее и увереннее. Не думаю, что опять стану трусихой, если ты, конечно, меня не разлюбишь.

– Да ты гораздо храбрее меня, Геро.

– Ну, не знаю. Это ведь становится понятно, только когда до крайности дело дойдет. Вот я иногда и думаю: пусть бы прижало так, чтобы разрубить наш с тобой гордиев узел.

Майкл стряхнул прилипшую к ее рукаву соломинку и осторожно спросил:

– Так как все же насчет развода? Как ты думаешь, Перси?..

– Дорогой, мы же с тобой уже говорили об этом. Не уверена, но думаю, что он воспротивится. И к тому же я совершенно не хочу губить твою карьеру.

– Карьеру! – горько усмехнулся Майкл. – Помощник учителя в подготовительной школе. Видит Бог! Да неужели ж ты не понимаешь, что будь я премьер-министром, поэтом-лауреатом, адмиралом флота или редактором «Таймс», все равно предпочел бы, чтобы моя карьера была загублена, лишь бы жить с тобой. Беда в том, что у меня нет денег, какие уж тут «покой и уверенность».

У Геро выступили на глазах слезы.

– Да ты совсем не так поняла меня, родная. Я вовсе не то хотел сказать. Просто вся эта история совершенно меня доконала. Но ведь скажи, ты тоже хотела, чтобы мы были больше чем любовниками, поженились, я прав?

– Да.

– Ну так давай все ему и скажем. Пожалуйста. В конце концов, я не дурачок, хоть какую-нибудь работу да найду. Могу даже опуститься до того, чтобы начать писать романы.

– Будем надеяться, милый, что до этого не дойдет. Потерпи немного. Завтра я на два месяца уезжаю, давно матери обещала. Тогда-то все сама и обдумаю. А то когда ты рядом, я вообще не способна думать. А в августе напишу и…

– Я люблю тебя, Геро. Ладно, решай все сама. А пока не будем больше тратить времени на разговоры, а то обед скоро кончится.

Они повернулись друг к другу и слились в долгом поцелуе. Геро ушла первой. Через некоторое время за ней последовал, наедине со своими бедами и радостью, Майкл.

Четверть третьего пополудни. Мистер и миссис Вэйл стоят у дальних ворот, приветствуя первых прибывающих родителей. Майкл Эванс, эсквайр, бакалавр наук, только что завершил проверку ученической формы; одного отправил к кастелянше за новыми брюками, другому нашел потерявшийся чулок, третьему велел не выходить на улицу без головного убора, четвертому не носить в кармане большое гусиное яйцо. Помимо того, он звенящим тоном ответил «нет» как минимум на четырнадцать одновременно либо последовательно прозвучавших вопросов: «Фуфайки надевать, сэр?» Все это происходило на фоне неумолчного гула голосов, напоминающего гигантское птичье гнездовье, ибо дисциплина в наши дни ослабла, а правило вести себя тихо было и вовсе предано забвению. По правде говоря, Майкл обращал на весь этот шум не больше внимания, чем горожанин на звуки уличного движения. Учитель подготовительной школы очень быстро овладевает приемами, позволяющими забираться в некое подобие звуконепроницаемой раковины, иначе он либо спивается, либо сходит с ума.

Аккуратно одетые в свежие белые шорты, светло-голубые блейзеры и чулки, мальчики ровным ручейком вытекают на поле. Те, что ожидают родителей, сбиваются в стайку и с напряженным видом движутся к дальним воротам. Стоит кому-то заметить мать или отца, шаг чуть ускоряется, но тут же вновь обретает степенность. И лишь самые младшие переходят на бег. Майкл видит, что к нему идет Гриффин. В руках у него тетрадка и большой пистолет. Он одет в двубортный серый костюм и выглядит необыкновенно грозно.

– В кого это ты решил пострелять?

– Можешь себе представить, этот тупица Маулди перестарался с барьерами…

– Еще как могу. Смотри-ка, вон Гэтсби идет, давай смоемся.

Но Гэтсби, окутанный густыми парами виски, успевает перехватить их и затевает какой-то нудный разговор, продолжению которого кладет конец лишь появление Перси. Директор требует у Гриффина доклада о финишных ленточках.

Майкл поспешно удаляется в сторону, где хладнокровно озирает происходящее щегольски одетый Тивертон.