Ложный след - Хеннинг Манкелль Страница 4

Веттерстедт неторопливо отхлебывал кофе. Приятные ощущения разливались по всему телу. Вечер и ночь он любил в особенности. В это время суток мысли пропадали, мысли обо всем, что когда-то было в его жизни, и обо всем, что теперь утрачено. Но самого важного у него не отнимет никто — великой тайны, известной лишь ему одному.

Иногда он казался себе отражением в зеркале, плоским и объемным одновременно. Он был человеком с двойным дном. Снаружи была видна лишь поверхность: умелый юрист, уважаемый министр юстиции, кроткий пенсионер, который прогуливается вдоль сконского побережья. Никто не догадывался, что у него есть двойник. Он здоровался с королями и президентами, раскланивался с улыбкой на устах, а про себя думал: «Знали бы вы только, кто я на самом деле и что я о вас думаю». Он ни на минуту не забывал об этом, когда выступал перед телекамерами: «Знали бы вы только, кто я такой и что я о вас думаю», — где-то в глубине души он всегда хранил эту мысль. Но никто никогда об этом не догадывался. Тайна заключалась в следующем: он презирал и ненавидел свою партию, взгляды, которые отстаивал, большинство людей, встречавшихся на его пути. Об этой тайне не узнает никто до самой его смерти. Он увидел мир таким, каков он есть, распознал, что мир трещит по швам, понял бессмысленность бытия. Об этом он никому не говорил. Он никогда не ощущал потребности поделиться с кем-нибудь этой истиной.

Удовольствие росло в предвкушении завтрашнего дня. После девяти вечера должны были подъехать его друзья на черных «мерседесах» с затемненными зеркальными стеклами. Они заедут прямо в его гараж, а он будет ждать в комнате с зашторенными гардинами, вот как сейчас. Нетерпение возросло, когда он представил себе девушку, которую они привезли ему в прошлый раз. Веттерстедт сказал им, что в последнее время они слишком часто привозили блондинок. Некоторые, к тому же, были чересчур стары — уже за двадцать. Теперь ему хотелось кого-нибудь помоложе, лучше из мулаток. Друзья будут ждать в подземном помещении, там есть телевизор, а он уведет девушку к себе в спальню. Как всегда, перед рассветом они уедут, а он уже будет представлять себе девушку, которую они привезут на следующей неделе. Мысль о завтрашнем дне так взбудоражила его, что он поднялся с дивана и пошел в кабинет. Прежде чем погасить свет, он задернул занавески. Веттерстедт мимоходом глянул в окно, и ему показалось, что внизу на побережье мелькнула чья-то тень. Он снял очки и прищурился. Случалось, что любители ночных похождений забредали прямо на его территорию. А несколько раз дело даже дошло до звонка в полицию Истада: пришлось пожаловаться на молодежь, которая жгла костры на побережье и шумела. У него были надежные связи в истадской полиции. Оттуда всегда приезжали по первому требованию и забирали тех, кто его побеспокоил. Часто ему приходило в голову, что раньше он и представить себе не мог, какую информацию и связи приобретет на посту министра юстиции. Он не просто познал все нюансы той особой атмосферы, царившей в шведском полицейском корпусе, но и постепенно приобрел единомышленников внутри шведского механизма правосудия. Не менее важными оказались и те контакты, которые он завязал в криминальном мире. Это были интеллигентные преступники, яркие индивидуальности, руководители преступных синдикатов, которых он сделал своими друзьями. Разумеется, за двадцать пять лет, прошедших со времени его ухода с поста министра юстиции, многое изменилось, но Веттерстедт по-прежнему был доволен своими старыми связями. Не говоря уже о друзьях, которые заботились о том, чтобы каждую неделю поставлять ему молоденьких девочек.

Эта тень на побережье — игра воображения. Он поправил занавески и открыл тумбу письменного стола, доставшегося ему от отца, боязливого профессора-юриста. Веттерстедт достал дорогую папку с красивым орнаментом и раскрыл ее на столе. Не торопясь, почти благоговейно он перелистывал свою коллекцию старинных порнографических фотографий. Самой старой была раритетная картинка, дагерротип 1855 года, который он однажды купил в Париже. На ней изображалась обнаженная женщина, которая обнимала собаку. Его коллекция ценилась в определенных кругах, в кучке безвестных людей, которые разделяли его интерес. Эту коллекцию фотографий Лекадра 1890-х годов превосходила только коллекция, принадлежавшая магнату сталелитейных заводов в районе города Рюр. Веттерстедт не торопясь перелистывал ламинированные страницы альбома. Дольше всего его взгляд задерживался на фотографиях совсем юных моделей, — по глазам девушек было видно, что они одурманены наркотиками. Часто он сожалел о том, что в свое время не начал фотографировать. Если бы он занялся этим раньше, то сегодня мог бы обладать уникальной коллекцией снимков.

Пролистав альбом, он снова запер его в письменном столе. Веттерстедт взял с друзей обещание, что в случае его смерти они предложат фотографии торговцу антиквариатом из Парижа, который занимается такого рода сделками по поручению. Деньги от продажи должны будут перевести на счет созданного им фонда поддержки молодых юристов, который будет обнародован только после его смерти.

Потушив лампу на письменном столе, он остался сидеть в темной комнате. С моря доносился слабый шум. Веттерстедту снова почудилось, что он слышит звуки мопеда, проехавшего где-то поблизости. Ему все еще трудно было представить свою собственную смерть, несмотря на то, что ему уже перевалило за семьдесят. Дважды во время поездок в США он анонимно добивался позволения присутствовать при казни: один раз приговоренного казнили на электрическом стуле, другой — во все реже используемой тогда газовой камере. Какое-то особенное удовольствие доставляло ему смотреть на то, как умерщвляют людей. Но собственную смерть он себе представить не мог. Он направился в комнату, чтобы опрокинуть стаканчик ликера из бара. Время уже близилось к полуночи. Перед сном оставалось только прогуляться к морю. В прихожей он надел куртку, натянул поношенные деревянные башмаки и вышел из дома.

На улице было безветренно. Его вилла располагалась так обособленно, что свет из соседних домов сюда не доходил. Издалека доносился шум автомобилей, направлявшихся по дороге в Косеберга. Он пошел по тропинке, ведущей через садовую калитку на побережье. Веттерстедт с неудовольствием обнаружил, что лампа, висящая на столбе перед калиткой, была выбита. Побережье ожидало его. Отыскав ключи, он отпер калитку. Он приблизился к морю и остановился у самой кромки воды. На море был штиль. Далеко впереди, на горизонте, он увидел свет корабля, державшего курс на запад. Он расстегнул ширинку и стал мочиться в воду, продолжая фантазировать о завтрашнем развлечении.

Он ничего не слышал, но внезапно почувствовал, что кто-то стоит у него за спиной. Колени подогнулись, и он почувствовал, как страх пробежал по телу. Он быстро обернулся.

Мужчина, которого он увидел перед собой, напоминал зверя. Штаны до колен — это все, что было на нем одето. Он тут же с содроганием посмотрел незнакомцу в лицо. Веттерстедт не мог понять, что с ним — то ли лицо настолько изуродовано, то ли человек надел маску. В руке он держал топор. Рука, вцепившаяся в топорище, была очень мала, и Веттерстедт успел подумать, что мужчина напоминает ему карлика.

В следующий миг он закричал и кинулся бежать обратно к калитке, ведущей в сад. Он умер в то мгновение, когда лезвие топора разделило позвоночник чуть пониже плеч надвое. Он не увидел, как получеловек, похожий на зверя, нагнулся, встал на колени и сделал надрез у него на лбу, а потом одним ужасным рывком выдрал бо́льшую часть волос и кожи с макушки.