Счастье жить - Стелла Чиркова Страница 4

Иветта хотела покончить с собой, но не смогла. Интересно, кто придумал, что суицид — удел слабых? Иветта на собственной шкуре прочувствовала, что сил для самоубийства требуется много. Она не раз выходила на крышу, перекидывала ногу через барьер и ежилась под пронизывающим ветром, не решаясь сделать шаг вперед. В результате только простудилась и поняла, что панически боится высоты. Вешаться она тем более боялась — вдруг веревка не выдержит, она упадет и сломает позвоночник, да и правильно завязать узел не получалось. Вскрыть вены тоже не выходило — один раз Иветта, предусмотрительно устроившись в горячей ванной, полоснула ножом по запястью (после получаса самоуговоров и добрых трехсот граммов коньяка). Было очень больно, при виде крови Иветту затошнило, повторить этот подвиг она уже не смогла. Понадеялась, что хватит сделанного надреза — но, увы, он оказался неглубоким и вскоре затянулся. Иветта потеряла сознание по дороге к кровати, но ее жизни ничто не угрожало. Даже шрам остался не очень большой и через пару лет в глаза не бросался. Кинуться под машину Иветте не позволила совесть (водитель не виноват, что у нее погиб жених), броситься под поезд помешал все тот же панический страх, перекручивавший желудок и разбивавший параличом при попытке приблизиться к краю платформы. В таблетках Иветта не разбиралась, попыталась выпить пузырек ношпы, провела еще ночь в объятиях белого друга и оставила все попытки суицида, как не для нее предназначенные.

Как-то ночью позвонила по телефону доверия и честно призналась:

— Кажется, я еще слабее, чем обычно бывают слабые. У меня погиб любимый человек, мы должны были пожениться через две недели, а он погиб в горах. И я не хочу жить, мне незачем теперь жить, но я не могу покончить с собой — не хватает силы воли. Разумом я понимаю, что если и будет больно — то очень недолго и надо решиться лишь на один шаг, — и не могу сделать этого шага. Наступает какой-то столбняк, я даже дышать не могу.

Приятный женский голос уверил Иветту, что настоящая сила как раз в том, чтобы остаться жить, и ее организм умничка — подсказывает ей правильный путь. Иветта слушала, поддакивала — но не верила. Ей все время вспоминались отважные женщины Индии, сжигавшие себя на погребальных кострах умерших мужей, она мучительно завидовала этим вдовам и ненавидела себя за слабость.

Проходили дни. Горе Иветты не становилось меньше, и ненависть крепла. Она отказалась от квартиры и вернулась к отцу, вооружилась молотком и разогнала его собутыльников. Втайне девушка надеялась, что кто-то из них в водочном угаре вырвет у нее молоток и решит проблему протокольным «смерть наступила от удара тяжелым предметом». Сашины вещи заняли почетное место в ее комнате. Она постоянно натыкалась то на книги, то на газетные странички с его именем, то на их общие фотографии, то на жалкую свадебную мишуру. Иветта пыталась запить с отцом на пару (напрасное дело — от алкоголя ее быстро начинало тошнить), выла по ночам, а как-то раз даже привела домой незнакомого парня и занималась с ним сексом прямо под Сашиной фотографией на стене, надев подвязку, купленную к свадьбе. Парень, которого Иветта «сняла» в каком-то захудалом баре (имени Иветта не спросила), был шокирован, кое-как дотянул до конца процесса (Иветта плакала и морщилась от отвращения, но привлекала его к себе двумя руками) и обрадовался, когда незнакомка буквально вытолкала его за дверь, не дав зашнуровать ботинки. Он решил, что девица наркоманка или у нее конкретный сдвиг по фазе.

— Хорошо, что не зарезала, — сказал он друзьям во время попойки в баре.

Те пьяно смеялись и не верили.

— Да ладно те, Колян, выдумывать. Прям так и подошла, и облапала, и повела в квартиру трахаться?

— Честное слово! И не шлюха, это точно. Она и выглядела как нормальная телка, может, У нее просто обострение.

— Ага, осеннее. Шиза накрыла. Не, Колян, заливаешь.

Колян говорил правду, а Иветта, судорожно и безжалостно раздирая кожу жесткой мочалкой, рыдала в ванной и ненавидела себя. Она хотела отомстить Саше за то, что он бросил ее самым подлым способом — лишив права на реванш. Если бы Саша ушел к другой женщине — она могла бы попытаться его вернуть. Звонить и слушать его голос, молча дышать в трубку. Писать ему письма и надеяться, что он если не читает, то хотя бы берет их в руки. Подкарауливать его у подъезда — и, если не разговаривать, хотя бы смотреть на него. В конце концов, просто спрашивать у общих знакомых, как он поживает, или даже пытаться как-нибудь уговорить его сделать ей ребенка — чтобы на память остался сын.

Сбежав в смерть, Саша лишил Иветту всего. Его больше не было с ней — его больше совсем не было. Хоть пиши письма, хоть звони.

Иветта в ярости искромсала маникюрными ножницами оставшуюся упаковку презервативов. Какой же она была дурой, когда предохранялась! Почему она не забеременела от Саши, почему не догадалась, что ей необходим ребенок?! Теперь уже поздно, и никогда нельзя будет исправить ошибку.

Родственники раздражали Иветту своим навязчивым сочувствием. Как раньше они рвались устраивать свадьбу, теперь они желали оказывать Иветте психологическую помощь. По десять раз на дню ей звонили тетушки и бабушки, предлагали приехать в гости или на дачу, давали кучу непрошеных советов и произносили море шаблонных заезженных фраз в стиле «время лечит» и «жизнь не закончилась». Иветта верила, что кого-то время лечит и у кого-то жизнь не закончилась, но у нее все складывалось по-другому, и это было очевидно всем, кроме надоедливой родни.

Из всех желающих утешать она выбрала Илью, степени родства с которым не помнила вообще, а видела второй раз в жизни. Они вместе вышли покурить на каком-то очередном дне рождения, куда Иветту упросили пойти, естественно лелея надежду, что она развеется и ей полегчает. Иветта уже успела выпить три бокала шампанского — почти критическую для нее дозу — и была агрессивно-активна.

— Тебе уже про меня доложили? Поэтому ты и увязался за мной? Будешь трындеть про время, которое лечит?

— Не буду, — спокойно сказал кареглазый крепыш Илья. — Ты удивишься, но я не увязывался за тобой, я просто захотел курить.

Иветта поверила. А поверив, пожелала пересесть к нему, потом выпить еще — а потом потребовала, чтобы Илья ее проводил. Родственники как-то опасливо косились в их сторону, но молчали. Илья поймал такси, и вскоре они с Иветтой прощались у подъезда — точнее, это Илья был намерен довести ее до подъезда и попрощаться. Иветта неожиданно прильнула к его губам. Они были одного роста, и это одновременно забавляло и заводило Иветту — раньше она выбирала только очень высоких мужчин, считая, что нужно смотреть на партнера строго снизу вверх.

Илья что-то бормотал про совесть, но Иветта его не слушала и тянула к лифту. Вскоре он уже раздевался, бросал вещи прямо на пол в маленькой Иветтиной комнате, а сама Иветта отворачивала лицом к стене многочисленные фотографии Саши — почему-то это ей казалось самым главным.

Илья сладко заснул в объятиях девушки. Телефон всю ночь надрывался от звонков — и Иветта его просто выключила.

Только днем, через несколько часов после ухода Ильи, Иветта узнала, что он женат. Женат на Даше, одной из родственниц Иветты, и в эту ночь у него родился сын. Илья поехал на день рождения один потому, что беременная жена не очень хорошо себя чувствовала, а именинница просила забрать Ценный подарок к рождению малыша. Вечером, когда Иветта страстно целовала Илью у подъезда, у его жены начались схватки. Она позвонила имениннице, Илью искали, но не смогли найти — в роддом рыдающую Дашу повезли гости, которые еще не закончили веселиться. Кто-то вспомнил, что Илья и Иветта уходили вместе, и попытался позвонить девушке — но телефон не отвечал. Родня бегала от окон роддома к отделению милиции (добрый сержант разрешил бесплатно обзванивать больницы и морги), а Даша на родильном столе рыдала не только от боли, но и от страха, что с мужем случилась беда.