Большая Сплетня - Светлана Успенская Страница 4

Идем дальше… Веня Попик. Увалень, тугодум, растяпа. Косая сажень в плечах, мозг неандертальца. Затянувшаяся инфантильность. Спокойствие человека, которому нечего терять, кроме стула под своим седалищем. Нерасторопный добряк, мечтающий о новой аквариумной рыбке взамен сожранного соседской кошкой эритрозонуса. Не карьерист, не амбициозен. К женщинам патологически равнодушен — ведь у них нет жаберных щелей и двух пар восхитительных грудных плавников! Стеснителен, как институтка, боязлив… Считается моим приятелем. Не то чтобы мы обнаруживали родство душ или близость внеслужебных интересов, но ведь надо с кем–нибудь обсуждать последние новости и изредка жаловаться кому–то на жизнь…

Девушки Таня и Тамара — старые, некрасивые, склочные. Раз в месяц громко ссорятся друг с дружкой, устроив разборки на тему «А помнишь, ты сказала, что я…», после чего громко сообщают о своем увольнении, уверяя, будто их зовут в конкурирующую фирму на сумасшедший оклад. Однако на следующий день после отрезвительной ночной бессонницы заявляются на работу тихие, как мыши в камышах. Смущенно шелестят бумагами, заискивающе улыбаются, извинительно шепчутся друг с другом. Тане — двадцать восемь, она разведенка, Тамара — на год моложе, и разводиться она только собирается.

Подруги носят одинаковые стрижки и красятся в один и тот же цвет, который журнал «Эль» назначил модным в текущем сезоне. Из–за своей куриной вздорности, из–за безнадежного постбрачного синдрома ни одна из них не представляет собой объект, пригодный для любовной интрижки. Попик тоже их не жалует, взирая на девушек безучастно, как на остатки сожранного кошкой эритрозонуса. И только Терехин, вечно заигрывающий с разведенками, однообразно шутит насчет их свершившейся или грядущей безмужности, не воспринимая девушек как конкурентов, претендующих на должность главного отдельского подхалима.

Последний член коллектива по алфавиту, но не по значимости — начальник отдела Фирозов Александр Юрьевич. Шестьдесят лет, подозрительный взгляд, внешность канцелярской крысы, скрытность профессионального контрразведчика. Тонкие очки, испуганный галстук, душащий своего бессловесного обладателя. Тонкие пальцы карманного шулера, потные ладони хронического труса. Его назначили в наш отдел откуда–то сверху, из заместителей директора, скинули в наше отстойное болотце за ненадобностью. После своего внезапного свержения он боится всего (нас, своих подчиненных, больше всех!), пережидая служебную грозу в кабинете, из которого появляется лишь по крайней необходимости.

А недавно из неведомых, но достоверных источников Терехину стало известно, что Фирозова скоро уволят и его должностная клетка освободится, тогда как другие, не менее достоверные источники сообщили Губасовой, что Фирозова вскоре вернут на прежнюю высокую должность — сразу, как только первый заместитель директора скинет второго заместителя директора и на его место поставит консультанта по инвестиционному обслуживанию, если того поддержит консалтинговый директор, которого сейчас нет, но который вот–вот появится после заключения сделки с одной международной корпорацией (название из благоразумной конфиденциальности не сообщается) и при условии свершения оной.

Как сложно все — клубок запутанных связей, двусмысленных взаимоотношений… Шаг наверх — опасность карьерного падения стремительно возрастает. Шаг в сторону — смерть, гибель, должностной тлен. Льстивые улыбки, похожие на денежные и любовные авансы, впрочем редко исполняемые. На каждое начальственное место с хорошим окладом метят по три кандидата. Чтобы карьера удалась, мне необходимо обскакать Терехина и Фирозова — что нереально, так как форы у меня никакой. У Фирозова накоплен какой–никакой деловой капитал — связи среди высшего руководства и знание тайных пружин корпоративной политики, у Терехина в загашнике тоже кое–что имеется — опыт и знание отдельской специфики, а у меня — одни лишь амбиции и глубокая уверенность в том, что я, как никто иной, достоин быть среди сильных мира сего.

— Зачем тебе это? — недоуменно интересуется Лида, услышав про мои амбициозные планы.

— Зачем?! — удивляюсь в ответ. И возмущаюсь.

Как объяснить? Она всего лишь женщина, ей абсолютно чужды честолюбивые мужские устремления. Ведь не пошла же она после института в аспирантуру, дабы не увеличивать собой число мучеников от науки, прозябающих на мизерной зарплате в никому не нужном НИИ. Заняв свое негромкое место, она продержится на нем до пенсии.

Будет честно потеть над бессмысленными бумагами, мечтая о крошечной прибавке к зарплате. Будет жаловаться на дороговизну жизни и десятилетиями мечтать о турецкой норке, недорогой и теплой…

А вот мне в рамках мелкого служащего тесно, скучно, узко! Мне жмет в плечах, давит в поясе и натирает до крови пятки… Но как скинуть с себя роль мелкого служащего, как одним махом взобраться на вершину успеха, служебного и финансового, я пока не знаю. Одно время пытался накоротке сойтись с Фирозовым, надеясь на его поддержку, но добился только рыбьего взгляда, упертого в переносицу, вывороченных страхом зрачков, суетливого отблеска золоченых стекол и потной ладони на прощание — меня чуть не вывернуло от ее трусоватой предательской липкости.

На этом мои карьерные потуги завершились. Я закоснел на своем месте, намертво прикипев к офисному стулу. Уже два года я перебираю одни и те же бумаги, осень в моем мозгу сливается с весной, а зима отличается от лета только тем, что зимой бывает Новый год, а летом Нового года, как правило, не бывает… Или я ошибаюсь?

Просыпаюсь в семь, нехотя шлепаю на кухню. Чищу зубы хлористой водой гадостно–ржавого цвета, бреюсь, с отвращением глядя на свою измятую сном физиономию. Завтракаю, пью кофе, собираю обед в полиэтиленовый пакет. Мимо меня с насекомьей шустростью шелестит по столу рыжий таракан — я отпускаю его с миром. Я, истребивший легионы его шестилапых собратьев, теперь лишь провожаю его нелюбопытным смирившимся взглядом.

Эту квартиру я снял, чтобы только не жить со своими предками. Поганый район, дрянной дом, вонючий подъезд, зато дешево и недалеко от метро. Одна комната — и вся моя. Не нужно надевать трусы, чтобы выйти на кухню. Не нужно ждать, когда предки свалят на дачу, чтобы пригласить к себе подружку. Правда, иногда приходится врать гостье, что ей пора закругляться, поскольку я снимаю хату на пару с неким мифическим приятелем. На всякий случай расписываю ей Попика, присовокупив для вящей убедительности, что Веня — страшный тип, у которого воняет изо рта, который развешивает по квартире недельной свежести носки, обожает есть суп голыми руками, а отобедав, рыгает и чешется сальной пятерней. После таких натуралистических подробностей девушки добровольно улетучиваются, даже если и имели первоначальное намерение задержаться в моей берлоге ненадолго, лет на пять, или на всю оставшуюся жизнь.

Правда, изредка мне вдруг хочется, чтобы у меня задержалась какая–нибудь барышня особо выдающихся качеств. Но, как назло, подобные девушки чересчур пугливы — они не любят утренних тараканов, немытой посуды и матерной перебранки соседей за стеной в два часа ночи. Они капризны, они чуть ли не физически страдают от вечно текущего душа, ржавых потеков в ванной и величины моей зарплаты. Они боятся плохих районов и чадящего в окна проспекта, и даже близость метро не примиряет их с действительностью — в силу врожденной душевной утонченности они предпочитают дорогие машины престижных марок, загородные коттеджи и отдых на средиземноморских курортах в разгар сезона.