Римский Лабиринт - Олег Жиганков Страница 4

Не будь яда, не было бы и противоядия.

Джованни Пико делла Мирандола

(1463–1494)

1990, 17 февраля, Москва

Анна никогда не забудет тот белый, бодрящий, блестящий зимний вечер, когда мама взяла её с собою на один из открытых катков, которых, несмотря на перестройку и общее неустройство, в Москве в ту зиму залили много. Музыка и звуки голосов казались Ане какими-то особенно громкими и радостными. Разноцветные огни прожекторов, закреплённых высоко на столбах и привлекавших стайки кружащихся в танце снежинок, делали воздух сказочно-волшебным, словно заряжали его светящимся электричеством.

Аня бывала на катке и прежде, но кататься толком не умела. Вообще, сама себе Аня казалась неуклюжей. Она помнит, как стояла в тот вечер на льду, а руки в коричневых вязаных рукавичках никак не хотели отпускать забор, окружавший каток. Она стояла и смотрела, как острым металлом коньки катающихся нарезают на льду причудливые геометрические узоры.

— Аня! — услыхала она волшебный голос, и в тот же момент сноп серебряных искр осыпал её с ног до головы. Красивая молодая женщина в голубом спортивном костюме, резко затормозившая в полуметре от Анны, была её мама, Света. Анна не могла не восхищаться её красотой и свежестью. Она была совсем иной, чем родители других девочек, которых знала Анна.

— Давай скорее руку! — мама была весела, и её голос звучал по-мальчишески задорно.

— Не бойся! — Анина рука в рукавичке оказалась в маминой ладони. — Держись!

Анна разжала вторую ладонь, которая была всё ещё на заборе, и её тело начало двигаться, набирая скорость, смешиваясь с другими людьми, сливаясь с весёлой и беззаботной толпой. Здесь, на катке, всё, казалось, дышало надеждой на светлое будущее. Это был юбилейный, 1990-й, год, и Ане было девять лет. Казалось, что впереди её ожидала яркая и интересная жизнь, такая же весёлая и праздничная, как этот каток.

— Молодец, молодечик, Анечка! — слышался мамин голос. — Ты прямо прирождённая фигуристка. Если захочешь, сможешь стать чемпионкой мира, как Ирина Роднина.

Слова матери ободрили Аню. Она летела над ледяной гладью — быстрее и быстрее, навстречу слепящим огням, и чувствовала, как всё вокруг неё движется. По улицам мчались, сигналя и рыча, автомобили, планеты стремительно неслись по своим орбитам, обусловленным притяжением и инерцией, и так же, как они, отдавшись законам Вселенной и забыв про себя, Анна двигалась теперь грациозно и правильно, под звуки волшебной музыки Чайковского в колючем, хрустящем воздухе, наполненном неисчислимым количеством искрящихся снежинок и микроскопической и ледяной пылью, кружащей Ане голову. Ей казалось, что всё в этом мире происходит не случайно, и с восхищением она отдалась этой нечаянной радости. Пока она будет катиться, пока сохранит своё равновесие, всё в этом мире будет идти хорошо, говорила она сама себе. Если же она потеряет равновесие и упадёт, то небеса свернутся, как свиток, и звёзды падут с неба, как падали снежинки. Но зачем ей останавливаться? Она будет катиться и катиться ; вечно! В первый раз в своей жизни Анна прикоснулась к самой непостижимой математической величине ; к бесконечности. Даже если эта бесконечность и длилась всего лишь мгновение.

Мама уже давно отпустила руку Ани, но девочка продолжала двигаться так же легко и свободно. На этот раз чудо жило в ней автономно, и Аня чувствовала себя так, как, должно быть, чувствуют молодые орлята, когда в первый раз им удалось поймать под крылья ветер. В этот миг Анна испытала чувство полного, фундаментального счастья, будто чья-то невидимая рука коснулась скрытых струн её души, и дрожание этих струн наполнило всё её тело дрожью, пустило его в резонанс. Только могло ли тело это выдержать? Могло ли тело вместить сразу столько радости? Радости, которой хватило бы, наверное, на двадцать жизней. Анна не знала более, спит она или бодрствует, в сознании или вне его. Она уже не видела катка, праздничную толпу, и даже яркий свет прожекторов как-то потускнел в сравнении с её радостью. Она поднималась все выше и выше в свинцовое московское небо к манящей дальней звезде, которая была, как ни странно, одна на всём бескрайнем небе…

Пробуждение пришло неожиданно, но реальность встретила маленькую Аню другим сладким видением. Аня смотрела прямо в чьи-то глаза, всматривалась в лицо, которое показалось ей совершенно удивительным. Аня так и не смогла вспомнить, как оно выглядело, было ли это лицо мужчины или женщины. «Может, это ангел?» — подумалось ей. Аня не могла поверить, что не спит, и прикрыла глаза. Когда она их открыла, лица больше не было. Она видела людей, стоящих вокруг неё, как деревья в лесу, и поняла, что лежит на льду.

— Ты в порядке, Анечка? — это был голос ее мамы. Может, это ее лицо Аня видела только что? Нет, это было другое лицо. Мамино лицо было буднично, казалось почему-то очень взволнованным и даже испуганным.

Аня прослезилась, но ничего не могла сказать.

— Тебе больно? — в глазах матери она видела страх. Аня не понимала, о чём беспокоится, чего боится мама. Ведь всем на свете должно быть так хорошо! Всё на свете так здорово и так правильно! Неужели взрослые этого не видят?

— Я в порядке, мамочка, — сказала Аня.

— У тебя что-нибудь болит? — спросила мама, помогая ей подняться.

— Да нет же, — улыбнулась Аня. Окружающие к тому времени поняли, что «скорую помощь» вызывать не надо, и влились назад в пёструю шумящую толпу. Мама увела Аню домой, потому что все говорили, что упала девочка прямо на спину, ударившись головой об лёд.

Утром мама повела Аню в больницу, к травматологу, кустистые брови которого Анна помнила со времён вывихнутой год назад руки. Травматолог, к Аниной радости, на этот раз ничего дёргать не стал, а послал её к неврологу.

— А там ничего не будут дёргать? — спросила девочка, прощаясь с пушистыми бровями.

— Не будут, — губы пожилого доктора растянулись в неожиданно доброй улыбке. — За голову тебя никто не будет дёргать. Но надо посмотреть, что в ней происходит. Нет ли там сдвигов?

— А если там есть эти сдвиги, — поинтересовалась Аня, — что тогда будет?

— Тогда будем тебя лечить, — уверил её доктор.

— Вы? — Анна посмотрела на него в недоумении.

— Нет, я только кости вправляю, — засмеялся он. — Мозги вправляют другие.

Невролог сделал Анне энцефалограмму мозга, а потом долго и задумчиво исследовал график с десятком прыгающих вверх-вниз линий и пришёл к заключению, что есть необычные волны мозговой активности ; особенно в те периоды, когда он заставлял Анну учащённо дышать. Травма была незначительной, но в результате обследования оказалось, что Анна страдает одной из форм лобной эпилепсии.

— Есть сотни разновидностей эпилепсий, — объяснял пожилой нейрохирург, обследовавший Аню в течение следующей недели. — У Анны, я могу с уверенностью сказать, детская абсансная эпилепсия.