Маскарад лжецов - Карен Мейтленд Страница 4

— Ты откуда?

Вопрос прозвучал неласково. Трактирщик стоял в дверях, мерно постукивая о ладонь увесистой дубинкой. Он был рослый детина, могучие руки покрыты черными волосами. Возраст и солидное брюшко не подразумевали проворство, которого тут, впрочем, и не требовалось. Один удар палкой, и противника можно не догонять.

Юноша опасливо взглянул на дубинку, попятился и чуть не упал, наступив на полу яркого дорожного плаща. Он был хрупкого сложения, на голову ниже трактирщика, рука, придерживающая плащ на проливном дожде, — цвета нежного палисандрового дерева, с длинными изящными пальцами. На плече висела лютня. Явно не крестьянский мальчишка.

— Отвечай, не то будет хуже. Ты с юга?

Юноша снова попятился и сглотнул, не зная, что надо ответить: «да» или «нет».

— Д-да, — наконец выговорил он.

Тут пришел мой черед вмешаться и встать между трактирщиком и юношей, пока дубинка не обрушилась тому на голову.

— Он говорит, что родился в южных краях. Но пришел он не с юга. Неделю назад я видел его на ярмарке святой Магдалины в Чедзое, недалеко от Бриджуотера. Верно ведь?

Мне пришлось наступить юноше на ногу.

Он закивал.

— Да, мы пришли из Чедзоя.

Бедняга весь трясся от холода, дождь ручьями стекал с капюшона.

Трактирщик недоверчиво оглядел его с головы до пят.

— Ты клянешься, что видел его там, камлот?

— Клянусь костями святого Петра!

Трактирщик еще раз взглянул на юношу и опустил дубину.

— Два пенса за комнату, пенс — место в сарае. Сено чистое. Смотри не испачкай. Псы ночуют на улице.

В тот вечер Торнфальконская гостиница не могла похвастаться наплывом гостей. За столами сидели лишь несколько путников вроде меня да горстка местных — остальные предпочли не выходить из дома под дождь. Трактирщик был так же мрачен, как небо за окном. Он рассчитывал, что долгими летними вечерами от посетителей отбоя не будет, а тут на тебе — конец июля, а льет без просыху. Он орал на жену, а та в свою очередь грохала кружки на стол так, что эль плескал через край, и злобно глядела на гостей, будто те во всем виноваты. Это тоже не прибавляло заведению популярности. Сварливую бабу и дома можно найти, не хватало деньги платить за такое удовольствие.

Вошел юноша вместе с человеком постарше и, оглядевшись, указал на меня своему спутнику. Оба двинулись в мою сторону. Старшему пришлось нагнуться, чтобы пройти под балками. Он, как и юноша, был смугл, но дороднее и шире в плечах. В уголках глаз пролегли морщины, темные волосы тронуты сединой. Красавцем не назовешь, однако правильной формы нос и чувственные губы наводили на мысль, что в молодости он вскружил немало женских голов, а может, кружит и сейчас.

Пришелец учтиво поклонился и сел напротив меня.

— Buona sera, signore. Добрый вечер. Меня зовут Родриго. Прошу извинить за вторжение, но я хотел бы тебя поблагодарить. Жофре сказал, что ты за нас заступился. Мы — твои должники, камлот.

— Жофре?

Родриго кивнул на юношу, который почтительно стоял рядом.

— Мой ученик.

Юноша, подражая наставнику, отвесил полупоклон.

— Не стоит благодарности. За слова денег не берут. Однако позволь сказать тебе еще слово. Не знаю, откуда вы на самом деле пришли, да и не моя это забота, а только сейчас безопасней говорить, что вы с севера. Слухи заставляют людей осторожничать.

Родриго от души рассмеялся, в его усталых глазах заплясали искорки.

— Трактирщик встречает гостей дубинкой — это называется осторожничать?

— Ты сказал «слухи»? Что за слухи? — вмешался Жофре. Он явно был накоротке с наставником.

— По лютне и вашим нарядам я заключаю, что вы — странствующие менестрели. Странно, что вас не достигли слухи, которыми полнится вся Англия.

Хозяин и подмастерье переглянулись. Ответил Родриго, предварительно убедившись, что никто нас не слушает.

— Мы недавно в дороге. Прежде оба служили у лорда. Но он стар, и теперь в поместье заправляет его сын. Молодой лорд привез своих музыкантов, а нам пришлось сниматься с насиженного места. Е buono, [1]— добавил он с натужной бодростью, — впереди весь мир и множество красоток, чье ложе мы еще не делили. Верно, Жофре?

Юноша, напряженно смотревший на свои руки, кивнул. Родриго хлопнул его по плечу.

— Начнем новую жизнь, да, ragazzo? [2]

Юноша снова кивнул и залился багровым румянцем, но глаз не поднял.

Новая жизнь. Нетрудно было догадаться, что Родриго сказал не всю правду. Возможно, кто-то из них неосторожно пленил одну из красавиц в замке. Скучающие дамы в отсутствие мужей нередко обращают внимание на музыкантов.

— Ты упомянул слухи, — настойчиво повторил Жофре.

— До наших берегов добралась чума.

У Жофре расширились глаза.

— Говорили, что она не может попасть на остров!

— Перед битвой люди говорят, что их король непобедим, однако частенько ошибаются. По слухам, ее завезли на корабле с острова Гернси, но кто знает, как было на самом деле. Да и не все ли равно — главное, она уже здесь.

— И распространяется? — тихо спросил Родриго.

— Вдоль южного побережья. В глубь страны — пока нет. Послушайте меня, отправляйтесь на север и держитесь подальше от портовых городов.

— Порты, конечно, закроют, как в Генуе?

— На юге — возможно, но купцы не позволят закрыть порты на западе и на востоке, по крайней мере, пока трупы не будут лежать на улицах. Слишком много денег притекает по волнам.

Сдавленный всхлип заставил нас обоих поднять голову. Жофре стоял, стиснув кулаки, белый как полотно; губы его дрожали. Потом он повернулся и ринулся из таверны, не разбирая дороги и не слыша проклятий трактирщицы, у которой на ходу выбил из рук миску.

Родриго встал.

— Прости его, камлот. Мать Жофре была в Венеции, когда там начался мор. С тех пор от нее никаких вестей.

— Это не обязательно означает худшее. Как сейчас отправить письмо? Да, по слухам, умер каждый второй, но ведь каждый второй жив, почему бы ей не быть в их числе?

— Так я его убеждаю, однако сердце говорит ему иное. Он безумно любит мать и не хотел с ней расставаться — его отец выгнал. Расстояние превратило смертную женщину в Пречистую Деву. Жофре ее боготворит и потому боится потерять. Мне надо его найти. Молодость порывиста. Как бы он чего не натворил.

Музыкант торопливо вышел, лишь ненадолго задержавшись, чтобы поговорить с трактирщицей, которая, после того как Жофре выбил у нее миску, превратилась в настоящую фурию. Гомон других гостей заглушал слова, но перемены в лице хозяйки говорили сами за себя: гримаса ярости сменилась робкой улыбкой, затем румянцем. Родриго с поклоном поцеловал ей руку и вышел; трактирщица смотрела ему вслед влажными глазами влюбленной пастушки. О да, менестрель в совершенстве изучил искусство куртуазной любви. Интересно, как он обходится с ревнивыми мужьями? Вряд ли столь же успешно, иначе его бы не вышвырнули из замка.