Дело о старинном портрете - Катерина Врублевская Страница 4

Дома Лазарь Петрович прошелся по малой гостиной, провел рукой по комоду, погладил грифона на подлокотнике кресла, остановился возле ненавистной козетки.

— Третьего дня встретил я того Протасова, — продолжил отец разговор, начатый в ресторане. — Он шел с молодым человеком. Увидев меня, поклонился. «Вот, Лазарь Петрович, — говорит, — позвольте представить, сын из Москвы приехал, Андреем звать. В училище живописи он там. У господина Поленова учится. Теперь домой заехал, на этюды. Если желаете портрет нарисовать или картину, — все сделает и денег не возьмет, сильно вы меня давеча выручили».

— И что же? — спросила я. — Не понимаю, что ты хочешь этим сказать.

— Завтра же пошлю за ним и попрошу молодого художника набросать эскизы мебели — нарисует все, что скажешь, а отец выполнит. Негоже тебе одной в четырех стенах в темноте сидеть. Делом займись, а то совсем в отшельницы записалась. Ты же дама, следить за собой должна. Я обратил внимание, как ты передернулась от слов француза, хотя он вовсе не тебя имел в виду. В будущий четверг мы званы к Елизавете Павловне, а как ты выглядишь? Ни лица, ни прически. Нехорошо, дочка.

Вот так холеный щеголь, мой отец, бичевал душевную хандру, в которую повергли меня убийства в доме Иловайских. Уж скоро полгода будет, а мне до сих пор по ночам снится кровавое пятно на снегу, где лежала моя подруга.

Чтобы только прекратить его справедливые упреки, я вяло кивнула и проговорила:

— Зови художника, пусть рисует. — Мне было все равно; особенного толка в затее отца я не видела, но не хотела обижать его отказом. — Будет у меня новый гарнитур а-ля Мещанская слобода.

— Завтра к полудню приведи себя в порядок — пришлю его. Ну, а сейчас мне пора. — Отец вытащил из жилетного кармашка часы. — Через полчаса у меня встреча с предводителем дворянства. Не унывай.

Лазарь Петрович поцеловал меня в лоб и вышел из гостиной.

Я долго сидела, разглядывая свой decor [4]. Потом попросила Дуняшу расшнуровать мне корсет и легла спать. Как ни странно, кровавое пятно на снегу мне в ту ночь не снилось.

* * *

Ровно в полдень горничная постучалась ко мне в спальню и сообщила:

— К вам Андрей Серапионович Протасов, барыня.

— Проводи в малую гостиную, Дуняша, проси обождать. Я скоро буду.

Боже, как долго я спала! Уже и не припомню, чтобы такое со мной приключалось. Проспала, а ведь отец предупреждал! Тем не менее настроение мое было отличным, и я подумала, что мне и впредь стоит подольше нежиться в постели, а не мучить себя воспоминаниями.

Увидев меня, художник встал со стула и поклонился. Статный, росту около восьми вершков [5], с длинными русыми волосами, рассыпанными по плечам, и с таким прекрасным цветом лица, который можно было бы назвать персиковым, если бы он принадлежал девушке. В косоворотке — по черному полю мелкая красная клетка, на ногах мягкие козловые сапоги. Юноша мял в руках картуз — на тонких пальцах были видны следы краски и заметно волновался.

— Рада видеть, господин Протасов. — Я протянула ему руку для поцелуя, и он неловко клюнул мне тыльную часть кисти. — Присаживайтесь. Меня зовут Аполлинария Лазаревна Авилова. Чувствуйте себя свободно и рассказывайте, откуда вы, где учитесь.

— Родом отсюда, из села Олейниково, что неподалеку, — просто, без рисовки, ответил он. — Родители перебрались в город сразу после моего рождения. Отец столярничал сначала на хозяина, потом открыл свою мастерскую. С детства помню запах опилок, клея — на свете нет аромата приятней. Я там и вырос, среди стружек, — улыбнулся Протасов, и мне стало приятно от его улыбки. Она освещала лицо, а из уголков глаз разбегались тоненькие лучики.

— Когда вы начали рисовать?

— Не помню, когда я этого не делал. Сызмальства что-то царапал углем на дощечках, кирпичах, оберточной бумаге. Белые листы были дороги — не для потех и баловства.

— Ну какое же тут баловство? — возразила я. — Это учеба.

— Так-то оно так, да отец надеялся, что помощником буду, ведь я старший в семье, а я слезно упросил отпустить меня в училище живописи. Серапион Григорьевич и сам видел, что у меня не блажь, что вся жизнь моя в рисовании, и отпустил в Москву.

— Молодец! — похвалила я отца Протасова. — Иметь такую широту взглядов — это не часто встречается.

Может быть, отец пожалел меня, а может, — есть у меня такая надежда — выгоду видел: мол, вернусь и буду ему помогать в деле. Тогда будет у него не просто мастерская, а мастерская с художником из Москвы! — Андрей Серапионович забавно поднял вверх палец, как бы показывая значимость титула. — Сейчас же по старинке работают — как двадцать лет назад стулья сколачивали, так и сейчас, никакого творчества!

— Лазарь Петрович уже рассказал вам о моей необычной прихоти? — спросила я. — Или мне повторить для вас?

— Не стоит, мне ясно. Почему ж необычная? Вполне понятная и милая прихоть, — снова улыбнулся юноша. — Хорошая мысль. Давно надоели эти нагромождения, ведь столько места занимают! Хочется все собрать и вывезти на помойку, уж простите за грубость. Сколько с отцом ни спорю, а он моих взглядов не признает. Мал еще, говорит, яйца курицу не учат, поперек батьки не лезь. Вот выучишься на художника, тогда и поговорим, а сейчас ты еще права не имеешь, на отцовские деньги ума-разума набираешься. Вся народная мудрость против меня.

— Всецело с вами согласна, Андрей Серапионович, — кивнула я. — Ничего хорошего в этих козетках да оттоманках нет. Выглядят, как замоскворецкие купчихи, такие же тяжелые и расплывшиеся. И пыль в резьбе скапливается. Не хочу резную мебель. Только вот чего мне хочется, сама не знаю. Решила вас спросить.

— А я наброски принес, — Протасов вытащил откуда-то из-за спины картонную папку и показал мне. — Вдруг вам что-нибудь понравится? А нет, так еще нарисуем, мне в радость.

Говорил он мягко, певуче, немного окая. Серые глаза смотрели на меня чуть насмешливо, но совсем не обидно, будто своими желаниями я взяла его в сообщники. Когда он протянул мне папку, я обратила внимание, что у него широкие мощные плечи, которые, однако, не делали его торс коренастым и приземистым. Косоворотка ладно обрисовывала фигуру Протасова, и мне даже пришла в голову мысль: а в училище живописи он так же одевается, или это просто дань семье мастеровых? С немалым усилием я перевела взгляд на эскизы, не ожидая, впрочем, ничего особенного. Однако от увиденного у меня побежали мурашки по коже, словно я выпила бокал ледяного шампанского, — настолько интересными оказались рисунки. Четкими уверенными штрихами на картонных листах были изображены легкие стулья, устремляющиеся вверх шкафы; округлые, плавные формы мебели заставили меня разглядывать все до мельчайших подробностей. Редкие декоративные элементы в стиле рококо и барокко не затеняли общей картины новизны, лишь придавали ей еще больше очарования. Я перебирала рисунки и не знала, на чем остановиться.