Падение Стоуна - Йен Пирс Страница 4

Потребовалось несколько секунд, чтобы усвоить все это. Сумма феноменальная. Я легко сумею откладывать сотню в год, таким образом обеспечив себе еще четыре года без тревоги о деньгах. В общей сложности одиннадцать лет благословенной обеспеченности. Что могло ей требоваться за такую сумму? Но каким бы ни оказалось это дело, я твердо решил взяться за него. Если только оно не грозило тюрьмой.

— Возможно, вам известно, что мой муж, лорд Рейвенсклифф умер две недели назад?

Я кивнул.

— Кошмарный несчастный случай. Я все еще не могу поверить… Однако это произошло. И я теперь должна жить вдовой.

«Но не долго, держу пари», — подумал я, пока придавал лицу выражение подобающего сочувствия.

— Прошу, примите мои соболезнования в вашей тяжкой потере, — сказал я благочестиво.

Она выслушала эти избитые слова со всей серьезностью, какую они заслуживали. То есть пропустив их мимо ушей.

— Как вы, без сомнения, знаете, смерть это не просто душевные страдания для понесших утрату. Закон также требует внимания.

— Вмешалась полиция?

Она посмотрела на меня очень странно. И ответила:

— Разумеется, нет. Я имела в виду оглашение завещания, вступление в наследство, выплаты завещанных сумм.

— А, да. Прошу прощения.

После этой маленькой стычки она довольно долго молчала; возможно, спокойное изложение ситуации оказалось для нее более трудным, чем выглядело.

— Мы прожили в браке более двадцати лет, мистер Брэддок. И все это время были так счастливы и довольны, насколько доступно супружеской паре. Надеюсь, вы оцените это по достоинству.

— Разумеется, — ответил я, прикидывая, что бы это значило.

— И потому вы поймете, насколько я была изумлена, когда прочитала его завещание, оставляющее значительное наследство его ребенку.

— Да? — спросил я тактично.

— У нас не было детей.

— А!

— Поэтому я хочу, чтобы вы установили личность этого ребенка, и условия его завещания могли бы…

— Минуточку! — Я торопливо поднял ладонь. Горстка сведений, которые она мне сообщила, уже вызвала столько вопросов, что мне было трудно удерживать их в памяти одновременно.

— Минуточку, — повторил я спокойнее. — Нельзя ли нам разобраться в этом помедленнее? Во-первых, почему вы говорите мне все это? То есть почему мне? Вы же ничего обо мне не знаете.

— Напротив. Мне рекомендовали именно вас.

— Неужели? И кто же?

— Ваш редактор. Мы познакомились с ним довольно давно. Он сказал, что вы спец по выведыванию чужих секретов. Еще он заверил меня, что вы умеете держать язык за зубами, и случайно упомянул, сколько вам платят.

— Несомненно, существует кто-то лучше меня.

— Вы очень скромны. И не думайте, что я тщательно все не взвесила. Собственно говоря, людей, способных справиться с такой задачей, найдется очень мало. Юристы иногда нанимают таких людей, но у меня нет подходящих знакомых. Есть частные детективные агентства, но я не склонна доверять человеку, не рекомендованному мне лично. К тому же им может понадобиться больше информации, чем располагаю я. Я не знаю, жив ли этот ребенок, когда он (или она) родился, кто была его мать. Я даже не знаю, в какой стране он родился. Всего одна фраза в завещании мужа.

— И это все? Ничего сверх?

— Ничего.

— Но что точно сказано в завещании?

Она промолчала, а затем процитировала:

— «Памятуя о многих моих промахах во стольких делах и желая возместить зло, причиненное в прошлом, я оставляю сумму в двести пятьдесят тысяч фунтов моему ребенку, которого прежде не признавал своим». Как видите, речь идет не о мелочи. — Она смотрела на меня спокойным взглядом.

А я вытаращил глаза. Деньги не моя специальность, но я осознал колоссальность такого состояния, когда потерял счет нулям, затанцевавшим у меня в голове.

— Ну и промах! — заметил я. Она ответила ледяным взглядом. — Прошу прощения.

— Я хочу исполнить последнюю волю моего мужа со всем тщанием, если это возможно. Мне необходимо поставить это лицо в известность о завещанном ему (или ей) наследстве. Сделать я этого не могу, пока не узнаю, кто он или она.

— У вас правда больше никаких фактов нет?

Она покачала головой.

— В завещании была ссылка на документы в его сейфе. Но там их нет. По крайней мере могущих как-то касаться этого дела. Я перечла их несколько раз.

— Но если ваш муж поддерживал… э…

Я не знал, как вести этот разговор. Даже женщину моего собственного социального класса было бы невозможно спросить прямо: «Была ли у вашего мужа любовница? Когда? Где? Кто?» Но задать эти вопросы леди в первой поре траура было свыше моих сил.

К счастью, она решила выручить меня. Хотя я предпочел бы, чтобы она воздержалась. Это ввергло меня в еще большее смущение.

— Я не верю, будто у моего мужа была склонность заводить любовниц, — сказала она невозмутимо. — Бесспорно, в последнее десятилетие или около того. А до того я не знала ни про единую. И нет причины, которая помешала бы мне знать про такую особу, существуй она.

— Почему так?

Она улыбнулась мне. Опять с насмешливыми искорками в глазах.

— Вы стараетесь скрыть, насколько шокированы, но вам это не слишком удается. Разрешите мне просто сказать, что я никогда не сомневалась в его любви ко мне, как и он в моей к нему, даже хотя он дал мне совершенно ясно понять, что я свободна поступать как хочу. Вы понимаете?

— По-моему, да.

— Он прекрасно знал, что я приму все, что он сочтет нужным мне сказать, а потому у него не было причин что-либо скрывать от меня.

— Понимаю.

Конечно, я не понимал, абсолютно ничего не понимал. Моя мораль была — и остается! — моралью моего социального класса и воспитания, то есть куда более строгой, чем у людей вроде Рейвенсклиффов. Довольно ранний урок: богачи куда закаленнее большинства людей. Потому-то, полагаю, они и богачи.

— Извините меня, но почему он так усложнил жизни других людей? Он ведь, конечно, знал, как будет трудно отыскать этого ребенка.

— Возможно, вы найдете ответ на это в своих розысках.

Она, несомненно, зарабатывала бы очень мало, работая продавщицей в универмаге, а потому, пожалуй, было к лучшему, что она была богата. Тем не менее проблема оставалась интригующей и, что лучше всего, я буду оплачиваться, каков бы ни был результат. Триста пятьдесят фунтов в год были могучим стимулом. Меня все больше раздражала чреда холостяцких меблирашек, в которых я жил последние несколько лет. Я не был вполне уверен, хочу ли я домашности и стабильности — жену, собаку, загородный дом. Или хочу сбежать на чужбину — скакать на арабских конях по пустыне, а по ночам спать у лагерных костров. Подошло бы и то и другое, лишь бы убраться подальше от запаха вареных овощей и мебельной политуры, который обдавал меня всякий раз, когда я возвращался вечером домой.