Контрольный выстрел - Фридрих Незнанский Страница 4

Вот почему, охотно скинув дело об убийстве банкира Киргизова с плеч, точнее, обозначив характер и масштабы мафиозно-банковской разборки, последствия которой аукнутся российской экономике еще не раз, Турецкий, веря обещанию Константина Дмитриевича Меркулова, немедленно написал заявление о долгожданном отпуске, а тот недрогнувшей рукой заместителя генпрокурора утвердил прошение.

«Свободен! Свободен!» — кричал, говорят, Энгельс и подкидывал ногой собственный атласный цилиндр, когда узнал, что его лучший друг Мавр завершил вечный свой труд «Капитал». Чопорный британский полисмен, наблюдавший за этой чудовищной сценой, был несказанно удивлен и озадачен.

Сегодняшний демарш Турецкого с высокого массового совещания закрытого типа представлялся ему самому подобным эксцентричной, но глубоко выстраданной выходке одного из двух основоположников марксизма.

— То, что Толя не жилец в нашем доме, — сказал Саша, — знают все. Но, Боже, когда же это наконец произойдет? Я совсем не кровожаден, но венок понесу…

— Вообще-то в его возрасте и положении совсем о другом думают… — усмехнулся Олег. — А на пенсию провожают не с венками, это ты брось…

— Какая еще пенсия?! — возмутился Турецкий.

— Ишь ты, какой быстрый, — расслабленно засмеялся Олег. — По тебе — так сразу к стенке?

— Ему ж наворованного теперь до старости хватит. Еще и внукам останется. Так я считаю…

— Неправильно считаешь, — упрямо возразил Олег. — Значит, что, завязываем на сегодня?

— А кто тебе сказал про нашего? — не уходил от темы Турецкий. — Ведь из-за него вся моя двухмесячная напряженка пошла коту под хвост.

— В этой стране все идет в то самое место, дорогой мой друг и учитель Александр Борисович. А кто сказал — не спрашивай. Не скажу. Ты хоть догадываешься, чем я занимаюсь? Нет? А я целый год рефра…мирую банковскую систему. Которая совсем того не хочет. Понимаешь? Не же-ла-ет!

— Финансы — это очень скучно, — поморщился Турецкий.

— Но когда их много, Саш, оч-чень много, тогда совсем не скучно. Ну так что, завязываем, да?

— Я бы, может, не против, Олежка, но тебе же надо ехать, сам говорил. За рулем все-таки…

— Не будем, — покорно кивнул он и отодвинул бокал с водкой. — Хотя я могу сюда шофера вызвать… Ладно, не будем. — Олег устало опустил голову на грудь. — Но почему под хвост? Этому… коту?

— Потому что у нашего праведного суда найдется по меньшей мере сотня причин переносить и затягивать процесс, что и требуется в конечном счете. Главное — не торописса и не волновасса, так ты сам нынче заявил.

— И повторю! — Олег воинственно поднял голову. — Но ты же ведь свое-то дело сделал?

— Сделал, а теперь иду в отпуск. Прямо с завтрашнего дня. Еду. Всей семьей, с Иркой и Нинкой. За бугор. В Мюнхен. К Тольке Равичу. Он мой школьный друг. Будем жить три недели на всем готовом. Хоп! Я все сказал.

— Ты пятый раз это говоришь. А Ирка твоя очень красивая, да? — Олег улыбнулся такой широкой белоснежной улыбкой, что Саше сделалось нехорошо. Он вспомнил, что ему просто необходимо топать к зубному врачу, который не без доли садизма станет стращать его бормашиной, от одного вида которой у Турецкого задница холодеет, а мифическая «гроза Одессы» превращается в жалкую тряпочку. Или подождать еще? Ну а вдруг за бугром прихватит?..

— У меня, между прочим, и дочка красивая! — постарался он отвлечься от неприятной темы.

— Не знаю, не видел.

— А как же ты мог ее видеть, если мы с тобой и сами вон сколько не виделись? Далеко живем… И Кирка твой тоже.

— Чего — Кирилл? — вроде насторожился Олег.

— Тоже, говорю, сто лет его не видел. Где, что — ничего не знаю.

— Он теперь весь засекреченный, — хмыкнул Олег. — Но это я лишь тебе, — он прижал палец к губам, — понял? А зачем ты своих услал к этим… латышам? Мог бы и мне позвонить. У меня знаешь какая сейчас квартира? На всех вас, да еще останется.

— А я даже и не знал, что ты в Москве. Тем более в «Белом доме»… И потом, с какой стати, а?

— Что значит — с какой стати?! Мы что, чужие? Сто лет незнакомы? Тоже мне — «важняк»! Ютишься черт знает на каком диване, семья у черта на куличках. Ты просто неумеха, Саш, извини…

— Точно, — согласился Турецкий. — Ирка говорит то же самое…

Но если рассуждать всерьез, то действительно получалось так, что не научился он жить в условиях кардинальной перестройки общественного организма, а если еще точнее — в режиме всеобщего бардака. Экономического, идеологического, да просто человеческого. Он даже не сумел организовать для себя временного жилья, когда начался капитальный ремонт дома. Всем жильцам выделили, правда, не в лучших районах и тем более домах, хоть какое-то пристанище: ремонт ведь рассчитывали провести как минимум за год. Тем, кто готов был навсегда покинуть Фрунзенскую престижную набережную, какие-то бойкие дельцы предлагали больший метраж, но… где-нибудь в Солнцеве или Митине, поближе к кладбищам, так сказать. И вообще, давление на жильцов шло с разных сторон, так что вовсе не исключено, что за право возврата в собственную отремонтированную квартиру кое-кому придется еще и побороться.

Но юмор ситуации заключался в том, что пока Саша телился и занимался государственно необходимым трудом, его, а тем самым и его семью, обошли стороной в буквальном смысле. Когда он со смехотворным опозданием явился в родное РЭУ, ему заявили, что все нормальные люди давно выехали на предоставленную временную жилплощадь, и так как практически никаких резервных помещений РЭУ не имел, оставалось переселяться в какой-то вшивый барак не то в Бибиреве, не то в Бутове, но не там даже, где новый район функционирует, а чуть ли не в Щербинке, то есть на краю земли. Вот поэтому женской части семьи Турецких пришлось снова перебираться за границу, то есть к Иркиной тетке в Ригу, а сам Саша налегке кочевал по первопрестольной от приятеля к приятелю, деля жизнь между своим рабочим кабинетом на Пушкинской улице, холостяцкими раскладушками, холодом в плохо отапливаемом автомобиле, глотками спиртного из горла и надоевшими вялыми спорами о том, куда нас всех занесла нелегкая.

Всю эту житейскую дребедень разом оборвал Грязнов, и теперь они стали жить втроем в его новой трехкомнатной квартире: Слава, его племянник из Барнаула Денис и Турецкий.

Естественна поэтому и негативная Сашина реакция на злую реплику Олега в адрес поистине настоящего друга Славки Грязнова, бывшего подполковника милиции, а ныне хозяина хитрого сыскного бюро «Слава».

Впрочем, Турецкий сообразил, что отдельные детали всего вышеизложенного как бы прокрутил в собственном мозгу, но что-то все-таки изложил и вслух, потому что Олег, изобразив на лице глубокую и озабоченную задумчивость, неожиданно произнес:

— Ну что ж, за этот вполне товарищеский поступок я снимаю свою дерзость в отношении это… хозяина и придвигаю свой бокал…

— Ладно, по чуть-чуть, — снизошел Турецкий.