Если совершено убийство - Рут Ренделл Страница 4

— Самое неудачное то, что именно сейчас у нас холодный период, Рэдж. — Он никогда не называл дядю дядей, и это могло бы вызвать недоумение, если бы не тот факт, что в свои тридцать шесть Говард Форчун выглядел на все сорок пять. Люди чаще всего заблуждались относительно разницы в возрасте между ним и женой, не предполагая даже, что она составляла всего лишь шесть лет. Говард был очень высоким и невероятно худым человеком с вытянутым осунувшимся лицом, изборожденным морщинами, но, когда он улыбался, оно становилось обаятельным и даже симпатичным. Увидев их вместе, вы сразу же догадались бы, что это — дядя с племянником: у Уэксфорда было то же строение лица, но его отличал тяжелый подбородок и довольно полные щеки. Налив дяде кофе и поставив чашку рядом с ним, Говард улыбнулся и сказал:

— О, я вижу здесь «Утопию».

Не этих слов ждал Уэксфорд от человека, который весь день проводил предварительное расследование по делу об убийстве, но Говард в любом случае не походил на такового: его серый со стальным оттенком костюм и лимонного цвета сорочка от Била и Айнмана сверкали так, словно только что из чистки, хотя Говард, безусловно, надел их еще утром. Ухоженными тонкими пальцами он так касался кожаного переплета творения Мора, будто никогда в жизни не держал ничего более приятного, чем старые книги. Подложив подушку под голову дядюшки, Говард начал рассуждать о переводе «Утопии», выполненном Ральфом Робинсоном в 1551 году, о дружбе Мора с Эразмом Роттердамским, иногда вставляя в свою речь почтительные выражения типа «О чем, ты, безусловно, знаешь, Рэдж». Он говорил о других примерах идеального общества, описанных в литературе: «Христиапополисе» Андре, «Городе Солнца» Кампанеллы и «Едгин» Батлера. Речь его была приятной и блистала эрудицией; иногда он замолкал, давая возможность дяде вставить свой комментарий, но тот молчал.

Уэксфорд кипел от гнева. Его племянник оказался даже не снобом. Он был чудовищно жестоким — просто настоящим садистом! Устраивать здесь лекцию, как будто он доктор философии, в то время как его сердце должно быть наполнено совсем другим. Если бы он знал, что дядя принес домой не только «Утопию», но и самую что ни на есть антиутопию, то есть реальность, о которой распространялась газета! И это был тот самый маленький мальчик, которого он, Уэксфорд, учил когда-то снимать отпечатки пальцев!

Зазвонил телефон, и Дениз из холла ответила на звонок, однако Уэксфорд заметил, как насторожился Говард и напряглось его лицо, а когда Дениз вошла и сказала мужу, что спрашивают его, Уэксфорд заметил между ними безмолвный сигнал и легкий кивок головы Говарда, означавший, что и звонок, и все, что с ним связано, должно сохраняться в секрете от гостя. Конечно же звонил кто-то из подчиненных Говарда, чтобы сообщить ему новости о развитии событий. Несмотря на обиду и разочарование, Уэксфорду страшно хотелось знать подробности. Он прислушивался к бормотанию Говарда, но не мог разобрать ни слова. Единственное, что он мог сделать, — это, когда племянник вернется, прямо спросить его. Однако он заранее знал, каким будет ответ: «Ты не должен забивать себе этим голову».

В конце концов он не стал ожидать возвращения Говарда, а взял «Утопию» и стал подниматься по лестнице, пожелав спокойной ночи Дениз и кивнув проходившему мимо племяннику. Кровать была самым лучшим местом для такого отсталого старика, как он. Уэксфорд улегся в постель, надел очки и раскрыл книгу. Что-то было не так, глаза его не обманывали. Он пристально посмотрел на текст и с шумом захлопнул книгу. Она оказалась на латыни.

Этой ночью ему снилось бог знает что… Снилось, что Говард смилостивился и лично отвез его на Кенберн-Вейлское кладбище, чтобы вместе осмотреть склеп Монфортов, а когда проснулся, ему показалось невозможным, что он вернется домой, даже как следует не разглядев его. Убийство очень скоро может стать предметом обсуждения даже в Кингсмархеме. Как он тогда объяснит Майку, что его совершенно изолировали от всего, что касалось этого дела, и что он превратился в рядового читателя газет? Будет лгать? Говорить, что ему было неинтересно? Вся его натура восставала против этого. Придется сказать правду — что Говард отказал ему в доверии.

В десять утра он спустился по лестнице, и снова была разыграна привычная пантомима, только на этот раз на завтрак была крученая соломка с апельсиновым соком, а внизу лестницы его ожидала Дениз. В остальном — как обычно.

Хотя Уэксфорд не сказал Доре, что «Утопия» на латыни, она сама обнаружила это, и теперь обе женщины планировали, где раздобыть для него английский перевод. Родственница Дениз работала в книжном магазине и, вероятно, могла достать эту книгу в мягком переплете; сама же Дениз для полной уверенности собиралась сходить в библиотеку и заказать перевод Ральфа Робинсона.

— Тебе совершенно не стоит беспокоиться из-за меня, — сказал ей Уэксфорд.

— Куда ты пойдешь гулять сегодня утром, дядя Рэдж?

— На вокзал Виктория, — ответил он, не добавив, что собирается узнать расписание поездов, и в наступившей тишине слушал, как они вздыхали о том, что ему будет трудно пройти пешком такое расстояние.

На самом же деле он и не собирался идти туда пешком. Кажется, до вокзала ходил одиннадцатый автобус, но, как всегда, когда тебе не нужен одиннадцатый — они ходят десятками, а когда он тебе нужен — нет ни одного. Сегодня одиннадцатый и двадцать второй тоже, кажется, бастовали, тогда как другие автобусы направлялись в парк через Кингс-роуд и до Гантер-Гроув.

Ему было совершенно необходимо увидеть это кладбище. Люди Говарда, наверное, уже закончили там осмотр, и вход, должно быть, открыт для всех желающих. Теперь, когда он вернется к себе домой, он сможет описать Майку этот склеп и сказать, что, к сожалению, именно в этот момент ему необходимо было уехать. Вокзал Виктория подождет. В конце концов, почему бы туда не позвонить по телефону?

На переднем стекле следующего автобуса было написано: «СТАНЦИЯ „КЕНБЕРН-ЛЕЙН“. Уэксфорд не хотел спрашивать улыбающегося кондуктора, уроженца Вест-Индии, сколько стоит билет до кладбища, чтобы тот не посчитал его за какого-то любителя достопримечательностей, над которыми он сам насмехался. Однако в Лондоне он чувствовал себя не очень уверенно, поэтому произнес: „До конечной, пожалуйста“ — и откинулся на сиденье, делая вид, что решил последовать банальному совету, который дают каждому туристу, и заключающемуся в том, что Лондон лучше всего рассматривать с империала автобуса.

Маршрут проходил до Холланд-парк-авеню, потом по Ледброк-Гроув, но когда автобус свернул на Элджин-Крессент, Уэксфорд потерял ориентиры: он не представлял, как теперь сможет узнать, что они уже проехали Норт-Кенсингтон, или Ноттинг-Хиллз, или что-то там еще, и въехали в Кенберн-Вейл. По полуразрушенным террасам, которые по описанию Крокера должны находиться по соседству с кладбищем? Но ведь за тридцать лет на этом месте наверняка построили многоэтажные башни и целые жилые микрорайоны.

Тут он увидел надпись: «ЛОНДОН, КЕНБЕРН. КОПЛЕНД-ХИЛЛЗ». На всех табличках с названиями улиц — Копленд-Террас, Хейделберг-роуд, Борнемут-Гроув — было указано почтовое отделение: «Вест-15».

Значит, уже совсем близко. Ощущение оскорбленного достоинства сменилось волнением. Автобус описал что-то вроде круга и въехал на Кенберн-Лейн — широкую оживленную улицу без единого деревца с азиатскими продуктовыми магазинами, маленькими пабами времен королей Эдуардов VI и VII, лавками ростовщиков и табачными лавочками. Уэксфорд задумался было, как он сможет найти кладбище, как вдруг, после того как автобус достиг вершины холма, слева от него возник огромный портик с колоннами из желтого песчаника. Отделанные металлом ворота, огромные, как ворота какой-нибудь крепости на Востоке, были открыты. На их фоне рабочий, красивший черной краской почтовый ящик, казался карликом.