Прямой эфир - Валерий Хазин Страница 39

Он даже не вспомнил бы, в какой момент успел отослать в редакцию список вопросов для субботнего эфира.

К вечеру среды он уже неплохо освоил Sound Forge и был готов опробовать главную гипотезу и обетование Иосифа: «имеющий уши да услышит».

Но сон одолел его, конечно.

И, может быть, за мгновение до сумрака ему и мнилось еще, и хотелось бы надеяться, что явится вот-вот снисходительным собеседником Хунайн ибн Исхак или Дауд аль-Исфахани, в конце концов, – но пробудила его и подкинула, толчком в затылок, мысль тупая и неприятная: герр Манн, и не кто иной, оказался тем, кто навел его своим последним словоплетением на неожиданную и многообещающую догадку. Его, а не других ночных гостей (как бы ни было это нелепо), и нужно было благодарить за невольную подсказку: пустые слова, слова-связки, могут ничего не значить сами по себе, но указывать на время…

Не могли ли так же «изолированные буквы» аль-мукатта’ат, которыми Иосиф пометил диски, служить – в каждом конкретном случае – указателями на определенное время? Или иначе: на точное место оперной фонограммы, где что-то следовало услышать или увидеть? «Таких букв… тебе встретятся лишь девять и еще одна – они и укажут тебе остановки…»

Не следовало ли «остановки» понимать буквально – как остановку в обусловленной точке звуковой дорожки? А число букв в отобранных аббревиатурах могло тогда попросту обозначать минуты, на которых полагалось остановиться: «КАФ. ХА. ЙА. АЙН. САД», например – пятую минуту в записи «Сомнамбулы», а «ТА. ХА» – вторую минуты «Гризельды»…

Он перекачал «Сомнамбулу» в Sound Forge и бросился прослушивать, вглядываясь одновременно в протекающий на экране трек. Остановил на пятой минуте: ничего. Прогнал звук на пару минут вперед и назад: ничего. Увеличил масштаб просмотра на экране: чернильный хвост превратился в ломаную синусоиду осциллографа, но тоже ничего не открыл.

Потом возникла мысль поискать что-нибудь в противоположном направлении: принять за отправную, так сказать, точку финальную – отмерить временной отрезок от последних минут дорожки, словно бы продвигаясь справа налево, коль скоро избраны были в качестве флажков буквы арабские.

Он принялся скрупулезно проделывать это с каждой оперой и вскоре снова перестал различать сон и бессонницу.

Всё-всё-всё было тщетно…

Как-то в полудреме ему послышался рокот карнавальных барабанов с побережья (или голова гудела от какой-то из оперных увертюр?) – и он улыбнулся: празднества фестиваля – очевидно – были упущены безвозвратно, взамен удвоенных радостей любовных – очевидно – дарованы были удовольствия розыскные, но все так же чувствовалось как будто то самое, зыбкое дуновение удачи. И даже утешали, пожалуй, непривычные для Ораховца, бело-розовые, почти зефирные сумерки, что каждый вечер сгущались теперь за окном вокруг распустившихся камелий, оплетающих утяжеленный декоративный фонарь во внутреннем дворе дома.

Из этих сумерек, кажется, и выплыл вопрос, который прежде лишь слегка отвлекал дальним всплеском на кромке памяти, но до времени всерьез не беспокоил: отчего это во всех записях Иосифа – искусственное стерео, зачем на монофоническую дорожку потрачено два канала – абсолютно одинаковые левый и правый? Понятно, что никто стандарты индустрии отменить был бы не в силах, и с восьмидесятых любые диски – и самые стародревние фонограммы – выпускались исключительно в стереоформате. Но почему все десять отобранных Иосифом опер оказались такими – только ли потому, что он был настолько изощренным меломаном и предпочитал записи старых исполнителей, сделанные в пятидесятые или шестидесятые в монофонии? Ведь и DJDJ говорил, что настоящий коллекционер в таком случае предпочел бы винил, а оцифрованные релизы хранил бы совсем иначе…

Что-то здесь было не так.

И вообще – вздрогнул он, – позволительно ли было допустить, что в зашифрованном послании Иосифа могло содержаться нечто наивное или случайное? Разве стал бы он утраивать тайники и записки, чтобы примитивно закодировать что-нибудь нехитрое и простое?

И если все же держаться гипотезы, что каждое буквосочетание аль-мукатта’ат указывало на некую точку в фонограмме – не должна ли эта связь быть более точной и конкретной, поскольку из двадцати девяти аббревиатур Иосиф отобрал десять уникальных?

Он снова отбросил бесплодные размышления о том, почему для кодировки использовались арабские сокращения, переданные по-русски, – и заново выписал столбиком названия опер с буквами аль-мукатта’ат напротив.

Может быть, подумалось ему, номер суры… порядковый номер суры в Коране, открываемой соответствующим сокращением, и означает время или место в записи? Буква САД, отмечавшая «Саломею», таким образом, указывала бы на тридцать восьмую минуту звуковой дорожки, буквы «ТА. СИН» в «Норме» – на двадцать седьмую… Десять отдельных тайников, каждый из которых укрыт в конкретном отрезке конкретной оперы.

Пальцы у него опять задрожали, но, прежде чем броситься к ноутбуку, он все же заставил себя отдышаться и постоять у окна.

Он увидел свою главную ошибку: с самого начала нужно было не фантазировать, а безоговорочно доверять каждому слову Иосифа; не перескакивать, по глупой привычке юности, с середины в конец, а продвигаться, как было предписано, «след в след», с тем, чтобы отыскать «вход в ворота роговые» и одолеть «брод, что пролегает по воздуху».

Ведь если вдуматься – с самого начала можно было уяснить: ключи даны, пути прочерчены, указатели расставлены.

Он снова запустил уже загруженную в Sound Forge «Сомнамбулу», положил рядом последнюю (или первую) записку Иосифа, и остановил трек на минуте девятнадцатой, поскольку аббревиатура «КАФ. ХА. ЙА. АЙН. САД» открывала, согласно традиции, девятнадцатую Суру, называемую «Марйам».

«Хватайся за колесо и входи в кузницу звука, – предписывал Иосиф. – Не соблазняйся круговертью и музыкой сфер: всё, чем наполнена любая из них, целиком переливай в кладовую, ибо тебя ждут иные голоса и комнаты, и другие сосуды…»

Если «колесо» подразумевало компакт-диск, а «кузница звука» – аудиоредактор Sound Forge, то, похоже, это указание Иосифа было выполнено: звуковой файл был целиком извлечен и «перелит в кладовую», то есть, перекачен в ноутбук с помощью программной команды Extract Audio from CD.

Далее, вероятно, начиналась собственно дешифровка, при этом несколько двусмысленно указывалось, что искать нужно нечто, укрытое музыкой или завернутое в ней: «Не соблазняйся круговертью… тебя ждут иные голоса и комнаты, и другие сосуды…»

И, разумеется, давно и сразу можно было догадаться, что сам процесс дешифровки Иосиф намеренно уподобил ремеслу виноделов, коль скоро решил команду Extract передать словом «перелить».

И очевидно (почему лишь теперь это становилось очевидным?) указанного подобия следовало придерживаться и дальше: какие-то манипуляции необходимо было произвести с треком.

«Оттуда, – продолжал Иосиф, – уже осторожно – ступай прямо в давильню: ищи ворот, направляющий стоки…»