Немецкий детектив - Вернер Тельке Страница 39

Время наблюдения: 16.00–24.00.

Отслеживаемая особа — Ингеборг Файнер, чья личность подтверждена по имевшемуся фотоснимку, — покинула здание редакции в 17.05. В 18.05 за ней последовал Петер Вардайнер, чья личность тоже была подтверждена. Оба направились пешком в дом на Унгерштрассе, где находились в квартире, расположенной в мансарде четвертого этажа.

Хозяин квартиры — Карл Гольднер.

Донесение составила ассистент Ханнелора Дрейер и передала инспектору Фельдеру».

* * *

— Ты меня не любишь, — хорошо поставленным голосом пожаловался Александр Бендер. — Но тогда зачем ты пришла?

Лежа на постели, Сузанна задумчиво смотрела на него.

— Я сама не знаю, почему здесь. Видимо, мне нужно разобраться в себе, понять, что со мной происходит.

— Ну спасибо! Значит, я тебе подопытный кролик!

Бендер, знаменитый, захваленный критиками и обожаемый публикой артист, был возмущен. Его самомнение дало серьезную трещину, когда он понял, что Сузанна не принимает его всерьез.

— Я тебя чем-то обидел? — не отставал он. — Слушай, мужчины вроде меня на улице не валяются. Что тебе, собственно, надо?

— Человека, который преодолеет свой эгоизм и будет просто нежен со мной, — прошептала она. — Человека, который даст мне утешение, забытье и искупление. Пусть даже на миг.

— Это фантазии, годные для девицы-подростка, — поморщился Бендер.

— Но ведь должен же быть на свете такой, — настаивала Сузанна. — Я ищу его всю жизнь.

— И никогда не найдешь, во всяком случае это не твой муж. Вся эта идеальная любовь — так, пустой звук.

— Ты уверен? — Она села, лицо озарила нежная улыбка. — А если я уже встретила когда-то мужчину, который мог мне дать все это?

Говорила она об Анатоле Шмельце.

* * *

Из воспоминаний об Анатоле Шмельце пятидесятых годов

1. Аннабелла Шурланд, супруга издателя художественной литературы Зигфрида Самуэля Шурланда из Франк-фурта-на-Майне:

— …Мне так повезло провести вместе с ним отпуск в окрестностях Берхтесгадена. Он был очаровательным партнером, сердечным другом, настоящим рыцарем, внимательным, но ненавязчивым. И полным заразительного оптимизма. Его жизнелюбие поражало. Он был так поэтичен! Нет, то лето с Анатолем было незабываемым. Но, тогда же записала в дневнике, слишком коротким.

2. Фелиция Вайснер, редактор «Мюнхенского утреннего курьера»:

— Однажды я удостоилась чести с ним переспать. И навсегда зареклась. Не потому, что он оказался несостоятелен, а в основном потому, что он жутко уделал мне простыни. Пришлось тут же менять все белье. А у меня в то время было его всего два комплекта, на большее в его заведении я заработать не могла. А потом стало еще хуже. И этот сукин сын вел себя так, словно ничего не случилось! Увидев меня, начинал: «Как я рад тебя видеть, Фелиция!» или «Замечательно, что мы встретились! Надо бы нам поговорить!» И так без конца. А поскольку я не собиралась больше спать с ним, постарался отравить мне жизнь: тайком натравливал на меня моего начальника, чтобы тот придирался.

3. Доктор медицины Марианна Ольмюллер:

— …И его руки, его нежные, ласковые руки, которые так умели ласкать, которые словно открывали неслыханную прелесть и обнимали обожающим жестом…

Это было нечто большее, чем простое мужское желание. Кстати, в то время у Анатоля с потенцией уже было неважно. Я-то знаю, я врач.

* * *

— Ну и что, герр Вольрих, вы подумали над моими вопросами? — спросил комиссар Циммерман.

Вальдемар Вольрих, принимавший Циммермана в своем кабинете, выглядел крайне нервозно.

— Поймите, я сейчас очень занят. В любую минуту я жду звонка от генерального прокурора доктора Гляйхера, если вам это имя о чем-то говорит. Кроме того, сегодня вечером на балу будет министр экономики, и я отвечаю за его встречу. Не могли бы мы встретиться завтра?

— Разумеется, — сдержанно подтвердил Циммерман. — На допросе в полицай-президиуме в десять, одиннадцать или двенадцать, как вам будет угодно, герр Вольрих.

— Я буду в вашем распоряжении.

— Отлично. Но позвольте мне еще один формальный вопрос. Где вы были те полтора часа во время бала прессы? Спрашиваю я только для того, чтобы исключить этот пункт из своего плана расследования. Ответ я и так знаю.

— Но комиссар! — едва ли не гордо начал Вольрих. — Вы, конечно, понимаете, все мы люди…

— Разумеется, герр Вольрих, — кивнул Циммерман. — Потому что все мы люди, мы и не остаемся без куска хлеба. Одни молятся, другие убивают, здесь совокупляются, там умирают, то, что сегодня — большое чувство, завтра будет мотивом убийства. Нас ничто не может удивить.

— Ну ладно-ладно, — с нескрываемым облегчением согласился Вольрих. — Если вы уж так хотите знать, в критическое время с десяти до двенадцати мы с фрау Хорстман находились в отеле «У трех медведей» на Гетештрассе. В номере тридцать шесть. Надеюсь, вам не нужны подробности, чем мы там занимались.

— Четкая и правдоподобная информация, — удовлетворенно констатировал Циммерман. — Разумеется, мы ее проверим, но лично я верю вам.

— Ну и что дальше? — спросил удивленный Вольрих. — Вы даже не собираетесь заявить, что осуждаете мое аморальное поведение?

— Знаете, вопросы морали — это не моя специальность, — сухо отрезал Циммерман. — Оставим это, если хотим добиться хоть каких-то результатов.

* * *

Инспектор Михельсдорф из полиции нравов появился в дискотеке «Зеро» одним из первых. Сел он за маленький столик возле бара, где обычно сиживал Рикки — хозяин заведения. Безжалостным нажимом он добился, что Рикки согласился помочь чем угодно. Потому он так многозначительно кивнул Михельсдорфу, когда в заведение вошел юноша буквально ангельской наружности. Он направился к столу в правом дальнем углу и расселся там, как дома.

Наклонившись к инспектору, Рикки показал на имя под номером семь в его списке.

— Это он!

Приглашенный хозяином юноша подошел к бару, с нескрываемым любопытством оглядел Михельсдорфа и с усмешкой констатировал:

— Криминальная полиция, если не ошибаюсь?

— Не ошибаетесь, — подтвердил Михельсдорф. — Кажется, у вас по этой части уже есть опыт.

— Больший, чем вы полагаете, и отнюдь не из приятных. Михельсдорф представился, юноша тоже назвал свою

фамилию — Циммерман. Михельсдорфу это ничего не говорило: только в Мюнхене с такой фамилией числится две тысячи восемьсот шестьдесят человек.

— Знаете вы некую Хелен Фоглер? — спросил Михельсдорф.

— Знаю-знаю. — Казалось, юного Циммермана это развеселило. — Что, адресок дать?