Раб лампы - Марина Серова Страница 39

Не припомню, чтобы я участвовала в более нудной, странной и бессмысленной слежке, чем в этот раз. Я направилась к дому, в котором располагалась такая странная, такая роковая лестничная площадка. Две квартиры были пусты уже к тому моменту, как я включилась в дело Маркаряна. Третья тоже опустела: гость, Кругляшов, был убит, хозяин, Гамлет Бабкенович, сидел, трясясь, в безымянной съемной квартирке на окраине города. Оставалась одна, та самая двенадцатая, с которой все и началось.

Некоторое время я стояла столбом перед этой роковой дверью с таким, казалось бы, счастливым номером — 12. А что, если этот человек, этот блаженненький сейчас дома, и легко опознает меня, не взирая на маскарад? А впрочем… ну и что, если даже он меня и узнает? Лично мне он не говорил пока что ничего плохого.

Пока… пока что не говорил.

Я решительно позвонила в дверь. Будь что будет, но я постараюсь применить к нему самые современные методы, вызову его на откровенность. Нет, никакого насилия. Обычная таблетка, которая заставляет человека выбалтывать самые страшные свои секреты. Только подействует ли она на этого неадекватного типа? Да и вообще… удастся ли мне что-либо предпринять и оказаться удачливее Мельникова, Карасева, Маркаряна? Пока что этот человек как проклятие для всех, с кем он соприкасается. Даже его квартирный хозяин избегает о нем говорить!

Дверь открылась. Голова с двумя печальными крыльями волос вынырнула наружу. Человечек был оживлен, его длинный подбородок шевелился, как будто он что-то жевал. Я превозмогла волнение и выговорила:

— Мне нужно к вам пройти. Я хотела бы поговорить с вами.

Он смотрел на меня и улыбался.

— Вы — моя тетя из Воронежа? — осведомился он.

Он выглядел точно так, как в последнюю нашу встречу. На нем была та же самая одежда: коротковатые, пузырящиеся на коленях старые брюки и грязная серая рубашка с засученными рукавами. Говорил все тем же дребезжащим жиденьким голосом. Но я вдруг почувствовала, что в нем что-то неуловимо изменилось.

Нечто такое, что не определяется словами.

Он улыбался, показывая зубы. Я только сейчас обратила внимание на то, какие у него зубы. Черт побери, очень хорошие зубы, явно искусственного происхождения, потому что были они слишком белыми. Ну и ну, подумала я, этот тип — за свой ли, за чужой ли счет — имеет просто голливудскую улыбку. Как я раньше этого не заметила?

…Неужели киллер — все-таки он? Дурацкий киллер, не заботящийся о конспирации?

Впрочем, легко проверить, в самом ли деле он слабоумный или только притворяется. Конечно, я не институт Сербского в одной отдельно взятой человеческой особи, но тем не менее…

Я вошла в квартиру. Тут все так же пахло затхлостью и все так же был выключен свет.

Свет!

А что, если попробовать включить в этой квартире электрический свет… какой-то другой, помимо того, что теплится в этой дурацкой керосиновой лампе, которую он продолжает держать в руках. Я внимательно взглянула на его руку и вдруг увидела, что на ней не хватает двух пальцев. Отлично… никто не удосужился заметить это до меня. Или никто не придавал этому значения. А теперь очевидно, что для разрешения дела нужно придавать значение не таким масштабным фактам, как чудовищный взрыв в доме Гамлета Маркаряна, а мелочам… Впрочем, обо всем по порядку.

— Да, я ваша тетушка из Воронежа, — осторожно произнесла я, — как поживаете, уважаемый племянник? У вас нездоровый вид. Выпейте вот таблетку.

Я решила действовать напролом.

Он моргал глазами и смотрел на меня, прижимая к груди лампу. Потом сказал:

— Да, у меня болит плечо. А откуда вы знаете? Посмотрите вот здесь. У меня болит плечо. Правое плечо. Наверно, сегодня сырая погода. Давайте я выпью таблетку.

Он безропотно выпил то, что я собиралась чуть ли не силком запихивать в его глотку. Первый раз видела, чтобы человек пил этот препарат по СВОЕЙ воле! Это было средство определенно психотропного действия, которое ломало пороги волевой сопротивляемости и в конечном итоге делало человека, принявшего его, откровенным, как младенец.

Препарата у меня было немного, и я употребляла его только в самых крайних случаях. И никогда еще не было так, чтобы человек принял таблетку, не спрашивая — что это такое? А если я подсунула бы смертельный яд? По всей видимости, подобные мысли Аладьина просто не заботили.

Я уселась и стала наблюдать за происходящими с ним метаморфозами. Он смотрел на меня и бессмысленно улыбался. Наверное, он полагал, что для общения не обязательно говорить. Если он играл РОЛЬ, а не был таким на самом деле, следовало признать, что он был лучшим актером, чем я (прозванная в спецгруппе «Сигма» Хамелеоном) и Вова Крамер, вместе взятые.

Я отследила по часам временной срок, который должен был истечь для полного усвоения организмом препарата, и произнесла:

— Я хотела с тобой поговорить. Как тебя зовут?

Он ничуть не удивился тому, что я, которую он посчитал своей воронежской теткой, задала такой вопрос. Он улыбнулся еще шире, ковырнул пальцем стену и наконец ответил:

— Меня уже спрашивали об этом. Это нехорошо. Ведь я всем сказал, что меня зовут Аладьин.

— Это фамилия или кличка, а имя-то у тебя есть? Ваня, Петя, Саша, Костя, Антоша, Дима?

— Меня зовут Аладьин, — покачав головой, повторил он без тени раздражения.

— Понятно, — сказала я. — А откуда ты узнал о том, что Бармин, твой сосед, будет убит в ночном клубе «Еремей» при весьма пикантных обстоятельствах? И откуда ты узнал, что Мельникова расстреляют с роликовой доски?