Серенький волчок - Сергей Юрьевич Кузнецов Страница 39

– Да нет, - говорил Денис, - все связано с бизнесом. Вот был у меня один клиент, иностранец, пришел я к нему заключать договор. Хороший дом, стильная мебель, жена-красавица, нормальная библиотека, не жлобская, с душой подобранная, полка видеокассет, все путем. Все нормально, хорошо поговорили, но чувствую - не лежит у меня сердце. Дома уже сообразил - фильмы. У него был удивительный набор фильмов. Понятно, три русские картины - "Белое солнце пустыни" и два Тарковских, ну, вечнозеленая классика - "Гражданин Кейн", два фильма Хичкока, а потом "Бонни и Клайд", "Как украсть миллион", "Криминальное чтиво" и еще разное кино в ту же сторону. Вроде как хороший набор для интеллектуала, да?

– Вполне, - кивнула Маша.

– Ан нет, - воскликнул Денис, потирая руки. - Это не просто набор интеллектуала, это набор человека с хорошим вкусом и асоциальными наклонностями. Иными словами, это не человек, который несет деньги в банк, а человек, который грабит банки, понимаешь?

– Вряд ли все так линейно, - сказал Маша.

– Именно линейно, - улыбнулся Денис. - Я как-то затянул договор, клиента кто-то перехватил, а потом я узнал, что через три дня у него взяли, да и угнали новую "ауди". Все чисто, страховой случай, пожалуйте платить. До сих пор уверен, что он сам машину спихнул кому-то налево за полцены, а потом еще срубил куш с "Возрождения".

Маша рассмеялась. Принесли шампиньоны с бамбуком и дулум сонам па, оказавшийся баклажанами в чесночном соусе. Денис ловко орудовал палочками, смеялся и шутил, словно по ту сторону витрины, украшенной двумя фигурами в национальной одежде, не рушилась экономика целой страны. Впрочем, в какой бы ресторан Маша ни пришла, все продолжали радоваться жизни, а не бились в истерике от подступающего все ближе тотального кризиса.

– Да ладно, тотальный кризис, - отвечал Денис, - смотри, уже прошла неделя, и что? Ну, вырос доллар с 6,30 до семи с хвостом. Всего-то на четверть где-то. Разве это кризис? Ты просто забыла, что тут творилось году в девяностом. Все на полном серьезе обсуждали, что зимой мы умрем от голода. А если этого не случится, то лишь потому, что начнутся еврейские погромы и нас уничтожит общество "Память". И такое говорили несколько лет подряд. А никто не умер, даже и не голодал толком, насколько я знаю, не говоря о погромах. Какое-то количество евреев, конечно, постреляли, но, подозреваю, все-таки по бизнесу, а не по национальному признаку. Так что у нас теперь прививка. Мы не боимся кризиса, потому что несколько лет жили в постоянном кризисе. Мы столько раз слышали про голодную смерть и полное разрушение всего, что, кажется, перестали верить даже во второй закон термодинамики. Вместо него у нас другое правило: все как-нибудь устроится. За это и выпьем.

Денис поднял пиалу с вином, они чокнулись и выпили до дна. Слушая рассказы Дениса и его друзей, Маша чувствовала, что пропустила в истории этой страны самое главное, упустила шанс быть свидетельницей и участницей уникальных событий, совпавших с временем ее жизни. Девяностые годы станут мифом - честно говоря, уже стали, волнующим и бодрящим мифом о новых русских в малиновых пиджаках и с золотыми цепями толщиной в палец, о людях, заработавших состояние за одну ночь, о заказных убийствах, которых было так много, что их уже можно считать серийными, о первых биржах, первых страховых компаниях, первых рейвах, даже о первых интернет-провайдерах. Маша чувствовала, что приехала слишком поздно, в буквальном смысле - на поминки, на тризну по девяностым.

Пить кофе Денис опять потащил ее в "Кофе Бин", благо надо было всего-навсего перейти дорогу. Денис пошел за кофе, пообещав пуэрториканский Яно Селекто - у него ореховый привкус и фруктовое послевкусие, девушкам всегда нравится. Маша ждала его, рассматривая брошюрки рядом с гостевой книгой на отдельной стойке. Это были старые советские книжки, среди которых она с удивлением нашла любимый с детства "Новейший ускоритель" Герберта Уэллса.

– Похоже, - сказала она Денису, - скоро у вас весь общепит превратится в один большой музей. В памятник совку.

– Послушай, - возмутился Денис, - я давно хотел тебе сказать: что это за слово - "совок"? Так уже давно никто не говорит. Была страна, мы в ней выросли, ты из нее уехала, мы остались, но в любом случае - это не повод говорит о ней с пренебрежением. Я понимаю, когда мы типа разбирались с коммунистами, это было нормально, но теперь-то чего? Да если это и будет музей, то все-таки не Советского Союза, а нашего детства, что ли, может, детства наших родителей, как в "Петровиче". Мы ведь не случайно любим семидесятые - это же в России было единственное спокойное время за весь ХХ век. По-настоящему буржуазное, я бы сказал. И вот мы пытаемся выделить зону покоя в этом безумном городе, кусок семидесятых в девяностых. Мы надеемся, что это - кусок двухтысячных. Я верю, что в новом веке гораздо больше людей в России будет жить так, как живем сейчас мы.

– Так - это как? - спросила Маша.

– Ну, вот как мы сегодня, - объяснил Денис. - Погулял по городу, поужинал в ресторане, съел десерт в кафе. В будний день - еще поработал. Как нормальные люди во всем мире живут.

– Но во всем мире люди так не живут, - сказала Маша. - Я уж не говорю, что у кого-то просто нет денег. Но даже те, кто, как ты, гуляет по городу, ужинает в ресторане и ест десерт в кафе, воспринимают все это иначе. Для них это данность, а не приз, завоеванный в тяжелой борьбе.

– У них была другая жизнь, конечно, - сказал Денис. - А я вот что тебе расскажу. Когда мы были молодые, было такое слово "кайф". Сначала мы думали, что оно означает состояние, когда хорошо, потом узнали, что на самом деле это слово про наркотики, а теперь вот знаем, что про кафе. Я объясню. Пока ты была в Израиле, в России не только случилась приватизация и криминализация, но и наступила наконец психоделическая революция. Траву курили и раньше, но в начале девяностых оно все впервые оформилось как, ну, не знаю, как такая культура. Я по молодости во всем этом варился некоторое время, потом перестал. Но вот одну штуку я понял очень хорошо. Надо получать удовольствие от жизни. Когда ты дунешь - ну, в смысле покуришь, - ты по-другому воспринимаешь все: цвета, воздух, тактильные ощущения. Самые простые вещи начинают доставлять радость. Это и называется словом "кайф", и в какой-то момент ты понимаешь, что наркотики для этого не нужны. Надо просто научиться радоваться и дарить радость другим. Помнишь, наши родители никогда не улыбались и на вопрос "как дела?" отвечали "плохо". И я в свое время специально выработал у себя привычку отвечать "отлично" и улыбаться. Буквально перед зеркалом учил, как Демосфен с подвешенным мечом.

– А если все на самом деле плохо, что делать? - спросила Маша. - Скажем, если депрессия?

Она вспомнила Борю Цейтмана, подумала про Таню, про Ивана, про всех людей, которые еще долго не смогут отвечать на этот вопрос искренним "отлично".

– Очень просто, - сказал Денис. - Если депрессия - вспоминаешь, когда последний раз была мания и как тебе при этом было. И, вызвав на секунду в себе это ощущение, отвечаешь, - тут Денис набрал воздуха в легкие и улыбнулся всем лицом: - "Замечательно!"