Мертвый остров - Николай Свечин Страница 39

– А что сам можешь предложить?

Дядька сделал почтительное лицо и сообщил тонким, как у скопца, голосом:

– Смею рекомендовать пулярку, форшмак и лосось грилье под майонезом. А на сладкое пирог с японской хурмой.

– Годится. Ты пока несколько дней покажи себя. А там решим…

Повар поклонился и задом вышел из комнаты. Фома Каликстович пояснил:

– Все, стервец, может, когда трезвый! Ипполит Иванович, господин Белый, самого Кононовича принимал, так его превосходительство остались очень довольны!

– За что прислан?

– Убил по пьяному делу.

– Часто запивает?

– Случается. Но старательный! Боится, шельма, место потерять. Потому как в Корсаковске еще два повара имеются. Больше суток не пьет. Или прикажете заменить?

– Нет, пусть пока остается. Посмотрим. Кто следующий?

– Следующая у нас горничная, зовут Нюня [38], – Ялозо закатил глаза и причмокнул самым пошлым образом. – Баба – рафинад! Двадцать четыре года, грудью двери вышибает! До ее молочного хозяйства руки так и тянутся!

Лыков скривился:

– Зачем мне горничная?

Титулярный советник сально ухмыльнулся:

– Как зачем? Для здоровья! Доктора рекомендуют, хи-хи…

– Вы вот что, Фома Каликстович. Нюню свою уберите с глаз моих долой.

– Что, даже смотреть не будете? Зря, ей-богу зря! Как увидите, сразу и согласитесь!

– Повторяю: девку убрать.

– Дозвольте взять ее пока к себе? – вкрадчиво попросил титулярный советник.

– Да пожалуйста! – великодушно разрешил Лыков. – Но почему пока?

– Ипполит Иваныч вернется – отберет. Но хоть попользоваться…

– Валяйте. Дальше кто?

– Дальше личный камердинер. Зовут Ельпидифор Ажогин. Трезвого поведения, в воровстве не замечен. Прикажете позвать?

– Я уже привез с собой человека, Ивана Збайкова. Видели его на пристани?

– Так точно-с.

– Вот он и будет моим личным камердинером.

– Ажогина прикажете обратно в тюрьму?

Лыков задумался. Лишить человека, которого ни разу прежде не видел, хорошей жизни?

– Нет. Пусть будет у Збайкова в помощниках. Казна от этого не разорится?

– Никак нет-с! Тут даже поручики держат по три прислуги…

– Быть по сему. Следующий кто?

– Два лакея, первый и второй. Бывают гости-с, одному трудновато…

– Да уж не уголь рубить, действительно трудновато! Пусть войдут.

Лыкову надо было освободить место для Буффаленка. Поэтому он отставил второго лакея за неблагообразную наружность. Всех остальных – кучера, дворника, кухонного мужика и конюхов – утвердил. Совещание закончил приглашением позавтракать. Ялозо был очень доволен. Однако, когда к столу позвали еще и Фельдмана, он попытался отговорить начальника от этого жеста.

– Воля ваша, Алексей Николаевич, но молод пока Степка для такой чести! У нас, знаете ли, принято, что сахалинские «князья» столуются друг с дружкой, а более ни с кем.

– Сахалинские «князья»?

– Так точно-с! Этим титулом называют только двух человек в округе: самого начальника округа и смотрителя тюрьмы. Все другие им не ровня-с. И господин Белый, коего вы изволите временно замещать, придерживался такого обычая.

– Я сам разберусь, с кем мне обедать.

Ялозо обиделся. Ну и черт с ним! Алексей уже решил, что будет вести себя как первое лицо. Кому не нравится, пусть терпит до осени. А подлаживаться под тот сброд, что называется сахалинской администрацией…

Позавтракали втроем. Фельдман, довольный оказанной ему честью, держался скромно. А ведь должность у него не рядовая! На Сахалине нет ни своего отделения Окружного суда, ни прокурорского надзора. Расследование преступлений и вынесение наказаний по ним поручено не судебным органам, а административным. Поэтому секретарь полицейского управления даже ведет следствие и готовит по нему проект приговора. Наказания средней тяжести выносятся на месте. Хабаровский Окружный суд рассматривает только тяжкие преступления. В этих условиях чиновник имеет много соблазнов. Легко и зазнаться, получив такую власть… Пока Фельдман Алексею нравился. Он решил приблизить молодого человека и посмотреть на него внимательнее, в деле. Ялозо же вызывал антипатию. Хотя он правая рука, первый помощник! Как нарочно, титулярный советник обрушился на доктора Пагануцци, который вчера освободил от телесного наказания какого-то кавказца.

– Опять гуманности развел! Прошу вас взять этого итальяшку на заметку! Всю каторгу нам развинтит, они и бояться перестанут!

В устах Фомы Каликстовича слово «гуманности» звучало как матерная брань.

После завтрака Лыков долго подписывал накопившиеся бумаги. Большая часть их касалась перевода каторжных из разряда в разряд. Пять человек он произвел из испытуемых в исправляющиеся без раздумий. Люди снимут кандалы – уже хорошо. Двух поселенцев смотрители требовали посадить в карцер. Исполнение этих рапортов Алексей отложил, так же как и полдюжины ходатайств о телесных наказаниях. Ялозо он объяснил:

– Хочу перенять систему Бутакова. Он у себя в Тымовском округе знает каждого человека. И решает не по бумагам, а по характеру. С завтрашнего дня я начинаю прием просителей. Наказания, налагаемые моей властью, временно приостанавливаю – пока не войду в курс дела.

Титулярный советник скис. Он вежливо поинтересовался: почему наказывать заглазно нельзя, а миловать можно? У него на виду Лыков демонстративно завизировал прошение крестьянина из ссыльных о переезде на материк. И лишь потом ответил:

– Если наши тюремные администраторы лично ходатайствуют о милости, то как им откажешь?

– Но вот тут они же просят дать мерзавцу сто розог!

– Буду разбираться.

– Но почему?

– Если вы сами этого не понимаете, то затрудняюсь объяснить. И учтите, господин титулярный советник: я зверств ненужных не люблю. В случае чего нам трудно будет служить вместе. Понятно?

Расстались они холодно. Ялозо уехал на разгрузку парохода. Когда новые корсаковцы были приняты и посчитаны, на пристани появился Лыков. Он пошел вдоль шеренги, говоря семенящему сбоку Фоме Каликстовичу:

– Нужен второй лакей. Но благообразный! У вас глаз на этих мошенников наметанный, давайте помогайте. Может, вон того, кудрявого?

Наконец Алексей увидел Буффаленка. Тот стоял в арестантском халате, с наполовину обритой головой. У сыщика сжалось сердце… Дойдя до парня, он ткнул в него пальцем:

– Как зовут?

– Фридрих Гезе, ваше высокоблагородие!