Наследство последнего императора - Николай Волынский Страница 39

Вечером императорская чета танцевала у французского посла.

Французы, в том числе и сам посол, будучи уверенными, что бал, конечно, отменят или, по крайней мере, не будет плясок, улыбались, глядя на своих августейших гостей, и тоже танцевали, обмениваясь репликами по поводу того, что венценосцы Романовы, конечно, сошли с ума.

Тогда четверо младших Великих Князей – Николай, Александр, Михаил и Сергей Михайловичи – позволили себе неслыханную дерзость, грубейшее нарушение придворного этикета – покинули бал сразу, как начались танцы. Никто не имел права встать из-за стола или покинуть бал раньше монархов. Вот именно этого демарша Николай долго не мог простить Михайловичам, несмотря на то, что ушел с ними и его любимый и верный Сандро. В их отношениях уже никогда не восстановились былые сердечность и доверие, несмотря даже на то, что Сандро вскоре женился на сестре императора великой княгине Ксении Александровне, и это оказался счастливый брак.

Через три с половиной недели, когда в Петербурге робко заявила о себе весна 1905 года, дни становились заметно длиннее, а с крыш домов повисли огромные сосульки, с которыми отчаянно сражались дворники и околоточные надзиратели, граф Фредерикс сообщил в Синоде о желании императора принять в Зимнем дворце высших иерархов Русской православной церкви для совещания по чрезвычайно важному вопросу. По какому – Фредерикс не сказал да и сам не знал.

Еще в прошлом году, когда наследнику-цесаревичу исполнилось шесть месяцев, Николай в частной беседе с митрополитом Антонием Храповицким заявил, что считает необходимым восстановить в России институт Патриаршества со всеми его атрибутами, и попросил подумать и посоветовать, как это лучше сделать и кто, по мнению митрополита, мог бы стать первым избранным почти после 200-летнего перерыва Патриархом. В назначенный день представители высшего священства пришли во дворец. Император сразу, без каких-либо предварительных слов и разъяснений, спросил их:

– Как идет работа по созыву поместного Собора?

Храповицкий отвечал, что Русская Православная церковь, вся, без исключения и все священство с нетерпением ждут объявления даты созыва Собора, который, как сегодня уже известно доподлинно, с величайшей радостью и благоговением перед волей Всевышнего, которая открылась Его миропомазаннику, восстановит Патриаршество, которое когда-то ликвидировал предок его императорского Величества – Государь Петр Великий.

– А кандидата? Кандидата в Патриархи вы уже определили? – спросил Николай.

Иерархи ошеломленно и растерянно переглянулись. Наступило долгое, тягостное и почти неприличное молчание. «Следовало ожидать, – с досадой подумал Николай. – Каждый из них мнит себя Патриархом, не дает им покоя белый клобук!»

И сказал:

– Ну что ж, вернемся к этому разговору чуть позже.

Но прошло гораздо больше времени, нежели «чуть позже». Революция 1905 года разгоралась по Европейской России и угрожала перекинуться за Урал. Все лето крестьяне большинства губерний жгли помещичьи усадьбы, грабили имения, сбивали замки с барских амбаров и вывозили отборное барское зерно, уводили скот или резали его тут же, на подворье. В октябре империю потрясла всероссийская стачка, организованная большевиками. Но лишь к осени, поддавшись давлению Витте и великого князя Николая Николаевича, император подписал манифест от 17 октября о «даровании» гражданских и политических свобод. Империя приутихла, но ненадолго. Сложилось уникальное ублюдочное государство: монарх ненавидел созданный им же институт представительной власти – Государственную Думу – и постоянно искал повод ее распустить. Депутаты Думы платили еще большей ненавистью и каждый день все больше расшатывали трон.

Закончился революционный 1905 год еще хуже, чем начался. В декабре вспыхнуло московское вооруженное восстание, которое было подавлено с неслыханной доселе жестокостью.

– Вот они – ваши свобода и демократия! Я это предвидел, я говорил, что из этого выйдет!.. – в сердцах заявил император великому князю Николаю Николаевичу, когда Николаша пришел к племяннику с очередным проектом, как усмирить и обустроить Россию. И, испугавшись своей дерзости, император добавил на полтона ниже: – Настоящие зубы дракона! И я посеял их по вашей милости.

Великий князь удивленно посмотрел с высоты своих двух метров на хорошо причесанную и напомаженную новомодным бриолином макушку племянника.

– Что-то я не понимаю тебя, Ники! Разве это я заставил тебя подписать манифест, по которому народ получил как раз столько свободы, чтобы понять, что его в очередной раз после 1861 года обманули? Не припомню. И разве это ты меня предупреждал, что крохотные подачки только разъярят людей, потому что не решают главного – не дают перспективу жизни? Мне казалось, что дело обстояло как раз наоборот!

Николай подергал правый ус.

– В самом деле, дядя, я погорячился, прошу меня извинить… Да, разумеется, это Витте заставил меня подписать проклятый манифест. Две недели выкручивал мне руки. Доломал!.. И вот результат…

Николаша укоризненно покачал головой. Он уже забыл, как падал на колени перед своим племянником и угрожал застрелиться тут же, немедленно, на его глазах, если тот не подпишет манифест здесь, прямо при нем.

– Нет, Ники! Нет, Ваше величество! Ты сейчас пожинаешь результаты своей непоследовательности и нерешительности. Ты дал народу не свободу, а только ее призрак. Разбудил надежды и тут же уничтожил их. Все равно, что ты раздел гризетку догола, а сам бросил ее и пошел в полк пить шампанское! Самое главное, умоляю, никому никогда не говори, что Витте выкручивал тебе руки. Всегда найдутся легковерные люди, а их в России даже больше, чем в Петербурге. Непременно начнут врать, что из нашего Царя, из полновластного Самодержца какой-то Витте веревки может вить. Если уж ты взял на себя ответственность – все, обратного пути нет!

– Но дядя Николай! Надо же как-то остановить этот пожар, безумную вакханалию революционного кровопролития! А как? У вас есть какие-нибудь идеи? Как бы вы поступили, если бы оказались на моем месте?

– Именно с этим я к тебе и пришел, дорогой мой Ники! – улыбнулся в свои жесткие седые усы Николаша. – Только я хочу высказаться как твой верный подданный, а не как умалишенный и опасный мечтатель, который, я считаю, не имеет права даже на секунду, пусть даже в шутку, представить себя на твоем месте. Подобные допущения, даже если они и совершенно невозможны, есть большая опасность и никогда к добру не приведут… Но все-таки я хочу сказать, в чем твоя ошибка, Ники. Но при одном условии: на мои слова не обижаться и не впадать в депрессию! Я пришел к тебе по-родственному – поговорить о семейных делах. В конце концов, империя – наше общее семейное дело. И я пришел не для того, чтобы тебя в чем-то поучать. Ты уже сам способен научить любого государственного мужа… Десять лет на троне – это что-то да значит!..

Николай тоже иногда считал, что может научить любого государственного мужа, как управлять империей, поэтому грубую лесть Николаши он воспринял как должное.

– Твоя ошибка, Ники, в том, что ты не хочешь или просто еще не собрался задать себе вопрос: «А кто же управляет революцией в настоящий момент? Кто ее вожди? Чего они хотят? Почему не торопятся сформулировать свои требования или хотя бы провозгласить цели?» И только ответив на эти вопросы, можно переходить ко второму этапу тушения революционного пожара.