Капкан для белой вороны - Наталья Саморукова Страница 39

Да, Лешка, видимо, действительно гениальный врач. Его пациентка наглядно демонстрировала успехи современной психотерапии.

– А потом, вы держали с ним связь?

– Один раз я ему звонила по поводу своей подруги. Просила назначить ей консультацию. Совсем, знаете ли, с катушек съехала, на личной почве.

– Что, несчастная любовь?

– Если бы! Это в общем даже нормально, сходить с ума по мужчине. Нет, у нее возникли проблемы с коллегой. Той дали назначение, о котором мечтала она. Травма оказалась столь тяжела, что Ольга, так зовут мою подругу, перестала спать, есть и мыться.

– А вы говорите, личное. Работа, это разве личное?

– Для нее – личное!

По словам Маргариты, она звонила Лешке в середине августа. Застала его загорающем на пляже – разговор был предельно коротким. Он обещал пометить для себя Ольгу как срочную пациентку и обязательно принять, прежде чем улететь в Канаду.

– Но вы знаете, она так и не пришла! Кажется, у нее все утряслось на работе. Уж не знаю, каким образом, давно ее не видела.

– А вы сами, отчего не встретились с ним перед его командировкой?

– Я уезжала. Да и потом… Алексей Иванович сказал, что он, возможно, будет в сентябре.

– Он точно обещал, что будет?

– Возможно, возможно будет. Так он сказал. К тому же особой срочности у меня не было. Сейчас чувствую себя хорошо.

– И что же, он приехал?

– Да. Но пока мы не виделись. Он звонил мне. Буквально недавно. Просил запланировать визит и после этого перезвонить ему, чтобы согласовать время. Но вот странно – его телефон уже который день отключен. Он, знаете ли, очень обязательный вообще то человек.

«Знаю», – чуть не сказала я вслух.

– Вообще то, я никогда бы не пошла к нему, к Алексею Игоревичу, я имею в виду, но мне его рекомендовала мой прежний врач. Сама она с недавней поры сократила практику, почти отказалась от регулярных приемов. Но Лариса Ивановна – очень ответственный человек!

– Кто?

– Лариса Ивановна, я же вам говорю, вы меня не слушаете? Мой прежний врач. Они в приятельских отношениях с Алексеем Игоревичем. Вот и рекомендовала меня ему. Сказала, что его как раз очень интересуют случаи вроде моего.

– Неужели? У вас какой то редкий случай?

– Разумеется, – просто ответила Маргарита, – У меня редкие экстрасенсорные способности. Я сама бы, между прочим, могла иметь практику, но все это так выматывает… Я так устаю от людей. Тем более, я ведь больна.

Первый раз я видела психа, который честно готов признать, что он псих.

– Да, я больна, – смиренно молвила Маргарита, – у меня жесточайшая бессонница, у меня бывают …нервные срывы, упадки духа. Со всем этим мне и помогают бороться врачи. Я им твержу, что когда господь Бог наделяет тебя талантом, он обязательно вручает епитимью. Ты должен в муках отмолить свой дар.

– Конечно, – с некоторым испугом кивнула я головой. Надеждам на сознательность больной не суждено было сбыться. Но каков Лешка! Он все-таки вел эту тему.

– Скажите, – осторожно спросила я, – а ваши таланты… как я понимаю, они не связаны с основной профессией… они…

– Не связаны? – вскинулась женщина, – да напрямую! Вы знаете, чем я занимаюсь?

– Наверное творчеством?

– Творчеством… – презрительно скривила она губы, – творчеством… можно подумать… Нет. Дело в другом. Я чувствую смерть.

Немой вопрос повис в воздухе. Видимо, уловив его, Маргарита продолжила:

– Я чувствую смерть еще до того, как она приходит.

Ледяной холод пробежал по моей спине. И хоть я прекрасно знала, с кем имею дело, да и вся эта затея с опросом больных на голову свидетелей изначально не выдерживала критики, мне все равно стало отчаянно страшно. Как будто и правда по чисто прибранной столовой, оформленной в синих и зеленых тонах, пронеслось дуновение той, что приходит последней.

– Как… эээ… вы ее чувствуете?

– Очень просто. Чувствую и все. И потому в моей работе мне нет равных. Я всегда успеваю оказаться там, где вот-вот должно произойти самое страшное. Моя формальная должность – криминальный фотограф. Конечно, это очень суетно, зарабатывать деньги подобным способом. Но ведь надо же что-то есть, покупать одежду, один ремонт мне обошелся в кругленькую сумму. Да газеты рвут меня на части!

– Вот как… – я сидела, не шевелясь. Мне все казалось, что стоит сделать неверное резкое движение и случится что-то страшное. Например, эта безумная встанет и ударит меня тяжелой, под старину, сковородой, что висит над плитой. Или чугунным утюгом, призванным подчеркнуть эклектичность интерьера.

– Мне сложно объяснить свой дар, но он – мой крест на всю жизнь. Он – мой способ жить, зарабатывать на хлеб, быть нужной людям. Да-да, я могла бы быть очень полезной. Но кто хочет меня слушать? Кто мне верит? Когда предчувствуя смерть соседского ребенка от зубов собаки, я взяла на себя смелость устранить монстра, меня положили в больницу и так накачали транквилизаторами, что я и правда чуть не сошла с ума. С той поры я не больно то откровенничаю. Не знаю, отчего взялась рассказывать про себя вам, постороннему в сущности человеку. Может быть, потому что вы пришли в связи с Алексеем Игоревичем… Я очень его ценю… И еще, мне кажется, ему грозит опасность.

– Что?? Что вы мелете? Что вы такое говорите?? Какая опасность?! – я сама уже была на грани безумия.

– Ой, прекратите, прекратите, у меня сейчас разболится голова. Потише, пожалуйста. Я сказала лишь то, что сказала. Что он в опасности. Я чувствую это. Смерть ходит с ним рядом, но это не его смерть.

Мои, до меловой бледности обескровленные пальцы, слегка ослабили хватку, с которой я вцепилась в угол дубового антикварного стола. Поистине, с кем поведешься… Я пообщалась с Маргаритой все каких-нибудь сорок минут и уже одной ногой в клинике. Каково же Лешке, каково Ларисе? И все-таки где-то в самой глубине души, в дальнем уголке того самого подсознания, о котором говорила Лариса и которому бояться доверять нормальные приземленные люди, я твердо знала – в том, что говорит эта странная женщина, есть смысл, в этом есть правда. Отчего-то я ни секунды не сомневалась, что она действительно успевает оказаться на месте трагедии еще до того, как эта трагедия свершилась.

– А чья же это смерть? – спросила я.

– Это смерть женщины… нескольких женщин. Двух, или трех. Не думайте, что я могу угадать все до деталей. Я вижу лишь в целом.

– Так двух или трех? Вы можете уточнить? – я и сама не заметила, как стала совершенно серьезно обсуждать материи, в которые не верила ни секунды. Я не верила. А мое подсознание отчего-то диктовало обратное. Может быть, необычность обстановки, явные странности моей собеседницы так подействовали, но я разрешила интуиции диктовать тон беседы.

– Знаете, скорее все-таки трех. Две – уже мертвы. Третья, возможно, будет мертвой в самое ближайшее время. Несколько дней. Вопрос нескольких дней.