Цена познания - Юрий Алкин Страница 39

— Нет и еще раз нет, — сказала Николь.

— Но почему? — продолжал настаивать я. — Дайте мне хотя бы попробовать.

— У тебя все равно не получится. А книгу пора выпускать. Ты ведь понимаешь, что подобные события у нас распланированы.

— Но это будет совсем небольшая задержка. Я управлюсь за несколько недель.

— Конечно, управишься. С тремя строчками.

— Послушай, ты забываешь о том, что я — профессиональный журналист.

— Ты профессиональный зануда, — рассмеялась она. — И к тому же профессиональный очковтиратель. Можно подумать, мне неизвестно, что твоя журналистская деятельность сводилась к написанию конспектов.

— Не только! — запальчиво возразил я. — Меня печатали в газетах.

— Это не имеет значения.

С этим я спорить не стал, но от своего предложения не отступился.

— Ну хорошо, — согласилась она наконец. — Я поговорю с Тесье. Но на успех особо не рассчитывай.

Однако Тесье неожиданно согласился. Я не знал, какими соображениями он при этом руководствовался, но так или иначе мне дали «добро» на попытку написания своей книги. На план и первую главу отводилось десять дней. В случае неудачи в свет выходила столь не понравившаяся мне литературная поделка, написанная в «новом стиле». Я чувствовал себя, как будто подписал договор с суровым парижским издательством.

Четыре дня спустя я сидел за своим письменным столом и горестно взирал на девственно чистый лист бумаги. Ситуация напоминала полузабытую подготовку к экзамену. Снова задача, которую я сам себе поставил, при ближайшем рассмотрении оказалась гораздо сложнее, чем я изначально предполагал. Если сюжет более или менее вырисовывался, то сам процесс письма был невероятно мучителен. Каждая вторая аналогия или метафора опиралась на понятия, за одно упоминание о которых у меня могли забрать оставшиеся три четверти вознаграждения. Все слова, которые я так старательно вытравливал из памяти, вдруг встрепенулись и наперебой предлагали свои услуги. В течение нескольких дней, отбиваясь от этого неожиданного нашествия, я смог вымучить из себя одну-единственную страницу, правда, весьма неплохую. Теперь с помощью элементарной математики выходило, что я никак не успею уложиться в поставленные сроки. Но отступать было как-то несерьезно.

Постукивая ручкой по столу, я перебирал в уме всевозможные варианты. «Он возмутился… он вознегодовал». Нет, как говорил Тесье, «поменьше эмоций». Какой там оборот я использовал вчера? Я внимательно изучил содержимое исчерканного листа. Поняв, что, несмотря на все свои неоспоримые достоинства, с этой проблемой он мне не поможет, я вздохнул и задумчиво отпустил его несколько картинным жестом. Лист изящно изогнулся в воздухе, плавно порхнул к стене и исчез. Некоторое время я тупо смотрел на место его исчезновения, а затем ринулся вперед, едва не стукнувшись головой о нависающую полку. Все плоды моего тяжелого труда скрылись в широкую щель между столом и стеной. Пришлось лезть под стол, но только для того, чтобы обнаружить, что он обладает своей собственной задней стенкой. Где-то между ней и стеной комнаты покоилась моя невеликая, но такая дорогая рукопись. Исследование боковых поверхностей также не дало положительных результатов. Щель была достаточно широка для того, чтобы в нее можно было просунуть палец, но возможность каких-либо визуальных наблюдений исключалась начисто. Между тем мне было просто необходимо получить обратно капризный лист. Кроме начала будущего бестселлера, на нем было несколько важных идей, родившихся в результате кропотливой работы. Убедившись в том, что бумага находится вне предела досягаемости пальцев, я решил прибегнуть к грубой силе. Впрочем, я не очень надеялся на положительные результаты, памятуя о встроенном микрофоне.

Как и следовало предполагать, стол оказался намертво прикреплен к полу. Я не смог даже пошатнуть его. Оставив бесплодные попытки, я сел на пол и задумался. Без сомнения, требовалось подручное приспособление. Например, палка. Или линейка. Обычная узкая длинная линейка. Вопрос заключался в том, где ее достать. Перебирая в памяти возможные способы получения этого ценного инструмента, я вспомнил нашумевшую картину Седьмого. Не может быть, чтобы он нарисовал свой квадрат от руки. И живет он, кстати, совсем недалеко.

Через час я уже стоял у стола, вооруженный длинной пластиковой линейкой — именно такой, о какой мечтал. Седьмой категорически отверг нелепые обвинения в механизации художественного процесса, но линейку выдал. В качестве компенсации за нарушение душевного спокойствия мастера мне пришлось выслушать длинную лекцию о его творческих планах, наглядно иллюстрируемую карандашными эскизами. При других обстоятельствах я бы не без удовольствия послушал милое хвастовство Седьмого, к которому испытывал что-то похожее на внутреннюю симпатию. Сейчас же, изображая искреннюю заинтересованность, я с тоской думал о том, что у меня осталось только шесть дней. А при этом не то что конец — начало первой главы еще не готово. Наконец, ухитрившись распрощаться с восторженным художником, я, сдерживая шаг, отправился домой.

Теперь, выгнувшись в неестественной позе, я шарил линейкой за столом. Прикрепленная над ним полка значительно усложняла процесс, так как из-за нее просунуть линейку можно было лишь сбоку. Мое орудие постоянно цеплялось за какой-то предмет, и я никак не мог понять, где же находится злополучный лист. Несколько раз мне казалось, что я нащупал его, но этим дело и заканчивалось. Наконец, потеряв остатки терпения, я рванул линейку на себя и почувствовал, что мешающий предмет подался в мою сторону. Окрыленный успехом, я произвел еще несколько энергичных движений и с удивлением посмотрел на то, что выпало к моим ногам. Подобного улова я не ожидал. Это была растрепанная толстая тетрадь.