Дикое золото - Александр Бушков Страница 39

– Кажется, понимаю, – серьезно сказалБестужев. – Вы предлагаете отсчитывать начало века не от календарной даты,а от масштабных изменений в сознании людей, в устроении государств, раскладеевропейской политики…

– Именно-о! – Аргамаков торжествующе прицелился внего указательным пальцем. – Алексей Воинович, вы меня, право слово,очаровали! Моментально поняли суть проблемы! Не то что насмешник ВасилийЛьвович! Собственно, если разобраться, мы до сих пор живем в девятнадцатомстолетии. Династические системы, политика, войны, дипломатия, общественныеучреждения, искусство – все это и до сих пор является лишь механическимпродолжением столетия де-вят-над-ца-того!

– Так-так-так… – с интересом сказалБестужев. – А начало подлинного девятнадцатого столетия вы, как я понимаю,отсчитываете от восемьсот пятнадцатого? От Венского конгресса?

– Совершенно справедливо!

– Но позвольте, развитие технического прогресса… –нерешительно вставил Рокицкий.

– А! – махнул рукой Аргамаков. – Всеопять-таки берет начало в девятнадцатом столетии – пароходы и паровозы, телефони телеграф, автомобили… Вот разве что аэропланы в эту хронологию невписываются, но исключения лишь подтверждают правило…

– Очень интересно, знаете ли, – серьезно сказалБестужев. – Значит, подлинный двадцатый век, по вашей гипотезе, долженначаться лишь в девятьсот пятнадцатом? Интересно, что в этом году такого должнослучиться, резко меняющее течение жизни и заставляющее говорить о начале новогостолетия…

– Ну, это вовсе не обязательно должен быть девятьсотпятнадцатый, год в год, день в день… Главное, вы уловили суть. Если взять…

– Простите, Викентий Сергеевич, – решительнопрервал Бестужев. – Все это крайне интересно, и ваши теории, и студентэтот ваш с фанатичным огнем в глазах… Но служебные обязанности…

– Как хотите, – с неудовольствием сказал Аргамакови, на сей раз не обращая ни малейшего внимания на деликатное покряхтываньеЛарионова, наполнил рюмки. – Прошу-с! Давайте без тостов, речь пойдет опечальном… Алексей Воинович, мне, право же, неловко и больно, но вы ведь навернякапредпочитаете суровую действительность убаюкивающей лжи… С вашим Струмилинымвсе обстояло неприглядно… и чертовски банально. Повод для несомненногосамоубийства был весомый и лежал на поверхности… – он нервно налил себеодному и выпил одним махом. – Вскрытие делал доктор Галковский, военныйврач с большим опытом… Во-от такая гуммочка была у вашего Струмилина в головноммозге, классическая гумма вульгарис [24] последней стадиисифилиса… Выпейте, а, ротмистр? У вас лицо помертвевшее…

– Пожалуй, – мертвым голосом сказал Бестужев,глядя в пол, на крашеные доски. Проглотил коньяк как лекарство, бездумно,механически. – Бессмысленно спрашивать, не ошибся ли ваш доктор?

– Бессмысленно, батенька, – легонько похлопал его поколену Ларионов. – Как мне объяснили, сифилитическая гумма на позднейстадии развития – это такой недвусмысленный знак, какой опытный врач ни счем иным не спутает… У него должны были быть дикие головные боли, расстройствовнимания и утрата способности к толковой работе… Я ведь говорил вам, чтоСтрумилин, собственно, и не работал вовсе. Так, проглядывал бумаги, нехотябеседовал с разными людьми, видно было, что делает он это через силу, что с нимнеладно что-то… У меня с самого начала были недоумения, лишь потом всеразъяснилось…

– Но он должен был знать…

– Не обязательно, – пожал плечами Ларионов. –Доктор мне все подробно растолковал. Если не имелось ярко выраженных признаковпоражения кожных покровов, мог и не подозревать ни о чем и лечиться, скажем, отмигрени, безуспешно, понятно… Вот такой печальный сюжет, Алексей Воинович.Понимаете теперь, почему я старательно избегал всяких разговоров о Струмилине,стремясь удержать таковые в самом узком кругу? Неприглядная история получается,если выйдет наружу… Вряд ли там, в столицах, будут нам благодарны, допусти мыутечку… Еще и оттого… Как бы вам деликатнее…

– Еще и оттого, что у него здесь была любовница? –спросил Бестужев, глядя в пол. – Я уже все знаю, Василий Львович. Что в«Старой России» порой бывают не только проститутки, но и дамы… э-э, стоящиенесколькими ступеньками выше на общественной лестнице, что Струмилина, судя повсему, регулярно навещала как раз дама из общества…

– Вот то-то и оно, голубчик, – печальным, севшимголосом сказал Ларионов. – Именно так и обстоит. Представляете, ежели онэту неизвестную дамочку… наградил? Врач уверяет, что первые симптомы в этомслучае возникают не ранее чем по прошествии месяца, но все равно… Возможеннешуточный скандал. Если все станет известно… Думаю, даже генералу Герасимовупридется пережить несколько неприятных минут. Во-первых, Струмилин полностьюсамоустранился от командировки, в которую его послали. Во-вторых, мог заразитьвенерической болезнью даму из общества… Да нам такое устроит либеральнаяпечать…

– Вы так и не установили, кто была эта женщина?

– Алексей Воинович… – полковник открыто взглянулему в глаза. – Вы будете возмущены, узнав, что я не хочу ее устанавливать?Что не испытываю ни малейшего желания это делать?

– Пожалуй, что и нет, – после долгого раздумьясказал Бестужев, ни на кого не глядя. – Пожалуй, с вашими действиямисогласились бы и в штабе Корпуса…

– Ну, в деликатности Викентия Сергеевича яуверен, – сказал Ларионов. – Таким образом, история эта не выйдет запределы нашего тесного круга. Жаль Струмилина, но кто же мог подумать… И ведьне первый случай. Не помните, часом, девятьсот седьмой? То самое самоубийствоподполковника Климачёва?

– Да, я знакомился с бумагами, – кивнулБестужев. – В самом деле, точное повторение ситуации…

Горлышко графина звякнуло о тонюсенький край рюмки – этоАргамаков наливал себе первому. Не было никаких сомнений, что он надолгозапьет, но Бестужева это уже не интересовало. У него как раз родилась идея,быть может, и неплохая…

…Субъект в шляпе набекрень, наряженный под франтика, шлепалза Бестужевым из рук вон бездарно, прямо-таки наступал на пятки. Бестужев засекего сразу, едва вышел из гостиницы, уже в партикулярном платье, – но покачто не стал предпринимать никаких действий, только сделал незапланированныйкрюк длиной в несколько кварталов, чтобы не осталось никаких неясностей.

Их и не осталось. Преследователь, судя по его поведению,являл собою классического «михрютку», как это называл генерал Герасимов.Оторваться от него без труда сумел бы и менее опытный, нежели Бестужев,сыщик, – но вот спешить как раз и не следовало.

Случай представился вскоре. Завидев того самого городового,что откровенно испугался разбираться с неизвестной красавицей, Бестужев вдругрешительно шагнул на проезжую часть, подошел к скучавшему стражу порядка инапористо, без тени колебаний сказал: