Разорванный круг - Том Эгеланн Страница 39

Через два года после этого время иоаннитов в монастыре Вэрне кончилось.

На Люси красные нейлоновые чулки. Они меня отвлекают. Нейлон шуршит, когда она шевелит ногами. От этого звука легко включается фантазия.

Я спрашиваю:

— Кто он? Ее последний парень?

— Джордж. Засранец. Он использовал ее. А она такая легковерная. — Люси делает выразительную гримасу. — Диана наткнулась на него, когда он был с одной… шлюхой.

— И ушла от него?

— Диана? Ха! Она была от него без ума. Я ей говорила: он только тело! Тело и мускулы! Чудный осел, никаких мозгов. Но ей это нравилось.

— Вообще-то, она производит впечатление, скорее, умной девушки.

— Диана — это голова! Но даже если ты умна, ты не обязательно разбираешься в мужиках. Диана какая-то неприкаянная, ищущая. Я не знаю, что с ней. Она очень специфическая.

— Мне она показалась нормальной.

— Ну конечно. Но у нее было тяжелое детство. Это накладывает отпечаток.

— В каком смысле тяжелое?

— Диана выросла в интернате. Отец навещал ее раз в месяц. Она его боготворит. Но мне кажется, что и ненавидит тоже.

— Он ее бросил?

— Отец?

— Ее бывший. Джордж.

— Уж можешь мне поверить! Съехался с этой своей шлюхой. У которой фигурка получше, чем у Дианы. Но ума в десять раз меньше. Очень подходящая пара, надо сказать.

— А ты? Ты замужем?

— Я? — Она издает громкий крик. В полной тишине зала все читатели поднимают голову. Она закрывает рот рукой и сама на себя шикает. — Замужем? Я? — Она шепчет: — Мне двадцать три!

Как будто это объяснение.

Если бы не Люси, я потратил бы целый день только на то, чтобы получить доступ в библиотеку и в рукописный отдел. Люси добыла мне безо всякой очереди читательский билет и пропуск. Я только сфотографировался, показал мой норвежский паспорт и заполнил две страницы анкеты.

Большой в линейку блокнот уже содержит целый ряд сведений, но сейчас я не знаю, насколько они полезны. Большая часть архива из монастыря Вэрне — Domus hospitalis sancti Johannis in Varno [44]— на латинском языке находилась в целости и сохранности в 1622 году. Самое старое папское письмо, подписанное Иннокентием III, было выдано монахам монастыря в 1198 году. К этому времени папа уже проклял короля Сверре. Значит, монастырь, во всяком случае, старше. Существует самое позднее с 1194 года. Но наиболее вероятно, что с 1188 года — вскоре после того, как иоанниты покинули Иерусалим и перебрались в Акру. Папа Климентий III (который так и не стал признанным папой) написал послание главе ордена иоаннитов. Впоследствии исследователи испытывали трудности с его расшифровкой. Вкратце: письмо содержало в себе приказ ордену выполнять священное указание, скрывать и оберегать Святой ларец. Это письмо не играет большой роли в истории религии. Оно даже не сохранилось полностью. Но на копии разорванного документа я вижу рядом с разрывом три буквы «ВЭР». Никто не обращал на них внимания. Это всего лишь один документ из многих тысяч. Но нельзя исключать, что эти буквы входят в слово «ВЭРНЕ».

Позже Люси заходит за мной и проводит в кабинет с телефоном.

Я слышу голос Дианы.

Почти шепотом она просит у меня извинения за вчерашнее. В ее голосе холодные нотки. Как будто она сама не знает, что ей надо. Она совсем не хотела уходить от меня так неожиданно, но ей стало плохо. Она надеется, что я не обиделся.

Я предполагаю, что ей, возможно, пришлось не по нутру вегетарианское угощение.

Она спрашивает, не обижен ли я.

— Обижен? — Я изображаю веселое непонимание. — Мы ведь и так собирались разойтись по домам.

Она спрашивает, может ли она исправить ситуацию. Может быть, мы встретимся сегодня вечером? У нее дома?

— Почему бы нет? — соглашаюсь я. Кажется, у меня на вечер ничего не запланировано.

15.

Я уже некоторое время наблюдаю за ним. Это пожилой джентльмен в слишком теплом кашемировом пальто. Черты лица немного восточные, как будто одним из его предков был принц с Востока, который приезжал погулять в Лондон. Волосы, убеленные сединой, длиннее, чем обычно у мужчин в его возрасте. Ему, должно быть, около семидесяти. Он высокий и стройный. Манеры аристократические. Глаза миндалевидные, живые. Он расхаживает вокруг, берет книги и вынимает карточки безо всякой, системы, явно наугад. И все время следит за мной. Сейчас он медленно приближается к моему столу.

Я устал. Провел целый день над книгами, и документами, которые не разрешили ни одной загадки. Я одну за другой читал книги и статьи об иоаннитах, религиозных легендах и Крестовых походах. Я только что обнаружил кипу документов о событиях в Рене-ле-Шато. Я просмотрел труды о мировоззрении средневековых монахов и о постепенном изменении взглядов Церкви на материальные ценности и имущество. Я не раз спрашивал себя, зачем я это делаю. Разве это имеет значение? Может быть, гораздо проще отказаться от этого проклятого ларца? Он не принадлежит мне. Это не моя проблема. Но что-то во мне протестует. Я хочу узнать.

— Мистер Белтэ? Мистер Бьорн Белтэ?

Это первый англичанин, который сумел произнести мое имя правильно. Он четко выговаривает все звуки. По-видимому, он когда-то выучил правильное произношение. Например, потому, что был коллегой и другом моего отца.

Например, в Оксфорде.

Например, в 1973 году.

Чарльз де Витт…

Наконец-то я его нашел. Хотя, строго говоря, это он нашел меня.

Я закрываю странную брошюру о кодах розенкрейцеров (которая по неизвестной причине лежала среди документов о Рене-ле-Шато) и смотрю на него снизу вверх.

— Да, это я, — подтверждаю я и кладу брошюру на стол.

Он стоит, склонившись надо мной. Одной рукой опирается на стол. Бросает беглый взгляд на брошюру, потом переводит глаза на меня. Впечатление монументальное. Он напоминает аристократа времен минувших — лорда восемнадцатого века, перебравшегося в наше время. В обычных условиях я бы съежился под его упорным взглядом. Но сейчас я лишь дерзко смеюсь.

— С моей внешностью мне довольно трудно исчезнуть. Даже в Лондоне, — нахально заявляю я.

Я не могу в точности описать то, что происходит в следующие секунды. Собственно говоря, он просто улыбается моей иронической шутке. Но кажется, что улыбка и взгляд уносят нас обоих из Британского музея и помещают в вакуум, где время остановилось. В глубине моего сознания раздается тиканье старых часов в комнате бабушки, папиной мамы, в доме у фьорда. Я слышу, как мама шепчет: «Маленький принц! Бьорн!» — я слышу крик папы, я слышу, как Грета говорит: «Я надеялась, что ты никогда этого не узнаешь», слышу слова, голоса, все мгновенно переплетается в секундном всплеске воспоминаний.