Париж на час - Анна Дубчак Страница 39

— Что-то здесь нечисто… История на самом деле интересная. И что, он арестовал их всех?

— В том-то и дело, что сначала арестовал, а потом отпустил. Начальство недовольно, им нужно поскорее дело закрыть. А Валера не верит, что все они — убийцы. Но как же тогда объяснить отпечатки их пальцев на ноже?

— Не знаю… Может, все они были где-то на вечеринке или пикнике, хватались за нож, колбасу, я не знаю, резали…

— И на этом же пикнике произошло что-то такое, что-то ужасное… В квартире каждого из оставшихся четверых обнаружен зонт.

— Зонт? — Они оказались в узком коридорчике между кладовкой и кухней, и Игорь, склонившись прямо к ней, повторил: — Зонт?

— Да… Большой такой черный зонт.

— Большой? Очень большой?

Он прижал ее к стене и принялся целовать, приговаривая что-то про черный зонт. Ну вот и все, она погибла. Саша закрыла глаза и позволила ему ее обнимать. Какие же у него горячие и сухие губы, сильные руки, гладкие плечи под рубашкой…

— Ну вот, собственно говоря, и все, что я хотела тебе показать, — сказала она и вдруг, поняв всю двусмысленность фразы, расхохоталась. — Я имею в виду варианты оформления комнат.

— Да я понял.

Они лежали прямо на полу, на каких-то картонках, под головой Саши был свернутый красный джемпер Игоря, одежда разбросана по паркету…

— Поднимайся, простудишься… — Он помог ей встать, собрал одежду и принялся ее одевать. — Твоя одежда пахнет розами. И кожа твоя пахнет розами. И ты сама — как роза. Обожаю тебя. И люблю. Думаю постоянно только о тебе. Не могу придумать, как убедить тебя, что со мной ты будешь по-настоящему счастлива. Твой Седов — хороший человек, но он никогда не сможет полюбить тебя так, как я. Ты просто создана для меня. А я — для тебя. Никогда еще я не был так счастлив.

Она закрыла глаза и слушала, слушала. Он говорил то, что хотела бы услышать любая женщина. Это была сказка. Красивая история. Но так не бывает!

— Так не бывает, — кажется, она произнесла это вслух.

— Бывает. И чтобы ты поверила мне, я должен, вероятно, что-то сделать, что-то грандиозное. Невероятное. Чтобы ты поняла, что я хочу связать с тобой свою жизнь. Что ты хочешь?

Она пожала плечами. Они стояли, обнявшись, возле прозрачного французского окна, откуда открывался вид на сосновый бор. Солнце пробивалось сквозь розоватые стволы, дробилось на длинные золотые лучи, которые освещали огромный зал с белыми стенами.

— Мне так хорошо… что большего и не надо.

— Ты бы хотела жить в этом доме, со мной?

— Если бы у меня было две жизни, то да… А так… Игорь, у меня же Маша, Валера любит ее. И я не могу поступить с ним так подло. Хотя я уже поступила…

— Хорошо.

Он внезапно отпустил ее, привел себя в порядок.

— Знаешь, мне все нравится, что ты показала. Кажется, мы обсудили все, что хотели, да?

— Да… — Она тряхнула головой. Игорь выглядел утомленным и глубоко несчастным. Она обидела его? Дала ему надежду, а потом напомнила ему, что замужем?

— Все комнаты обсудили?

— Почти.

— Какую забыли?

— Кладовку.

Он усмехнулся. Вот так-то лучше, подумала она.

— Ее тоже распишешь?

— Если захочешь.

— Чем дольше ты будешь здесь находиться, тем для меня лучше. Я же тебе все сказал… Оставайся и живи.

— Хорошо, тогда распишем ее в сельском стиле — нарисую на стенах золотистые луковицы, блестящие баклажаны, жирную спелую морковь…

— Поговори со своим мужем, скажи, что уходишь ко мне. Ты — свободная женщина, и ты сама должна определить, с кем тебе лучше.

— Но я совсем ничего не знаю о тебе.

— Так узнаешь. Хотя, думаю, что ты и так поняла: я — вот как этот белый дом. До встречи с тобой был бесчувственным, холодным и бессердечным.

— А женщины? Какое они занимали место в твоей жизни?

Но он не успел ответить. Сашин телефон замурлыкал. Это был Седов. Уж лучше бы он не позвонил, а сам заявился сюда, увидел ее растрепанную, утомленную ласками, с саднящим, порозовевшим от мужских губ подбородком и пылающими губами… Вот тогда и объяснять ничего не надо было бы.

— Да, Валера, слушаю тебя.

— Тут дома… на полу, возле твоего рабочего стола, я увидел чек, — он говорил быстро, глотая слова и задыхаясь, — вернее, даже не чек, а счет парижского ресторана… название не выговорю. На нем стоит дата, это именно тот день, когда я сходил с ума и не знал, где ты, когда ты не брала трубку. Я переживал, я места себе не находил, а вы в это время со своим новым приятелем, предполагаю, что его зовут Игорь, поедали лягушачьи лапки, кажется, это произносится grenouille… Еще луковый суп, ну как же без него?! И кофе! Как провела день в Париже, Саша?

— Я провела его очень хорошо, — сказала она, прижимаясь к Игорю, лично слышавшему все, что сказал Седов.

— Когда ты вернешься, меня здесь уже не будет. Я перееду в служебную квартиру, потом сниму себе что-нибудь. О Маше позабочусь.

И потом — гудки. Безжалостные, страшные в своем равнодушии.

…

Найденный на полу чек расшифровал ему Алик Гарин.

— Старик, да ты не расстраивайся так! Ну, работает она у него, понимаешь. Решил мужик произвести на девушку впечатление, слетали в Париж, поели супу с лягушачьими лапками, выпили по чашке кофе. Валера, да не успели они ничего такого… А ты бы отказался слетать в Париж, выпить по чашке кофе где-нибудь на Монмартре, этот ресторан, кстати, на Монмартре… Пригласила бы тебя какая-нибудь свидетельница по делу или просто хорошая знакомая, у которой денег море? Вот честно только — отказался?

— Отказался, — Седов и сам испугался своего помертвевшего голоса. Алик не понял, что Седова сейчас зарезали еще хуже, чем Вершинина. Вершинин уже ничего не чувствовал, а Седов чувствовал все. У него сердце перестало биться, кровь остановилась в жилах, он не дышал какое-то время. Предательство жены было последней каплей в этом полном разочарований и волнений дне.

— Прикинь, сначала умирает от инфаркта Халин. Потом что-то там происходит в ванной комнате Рыжовой, то ли она наступила на лужу шампуня, поскользнулась, ухватилась за шкаф, и он грохнулся на нее, убив. Это же надо было такому случиться! Потом я нахожу дома этот ресторанный парижский счет…

— Старик, она ведь могла его выбросить и ты бы ничего не узнал. Прости ее. Она просто слетала в другой город, вот и все!

— Алик, она скрыла это от меня, понимаешь? И счет этот не выбросила, знаешь почему? Потому, что оставила его себе на память. Спрятала где-то между рисунками, да и забыла. Это судьба, чтобы я узнал все.

— Но у тебя нет доказательств ее неверности.