Изумрудные зубки - Ольга Степнова Страница 38

До ювелира он так и не успел добраться. Телефон мастера долгое время был недоступен. Глеб сунул камни в ящик своего рабочего стола. Чтобы они не катались по ящику, он прилепил сверток на двусторонний скотч. Он совсем не задумывался над тем, что это были за камни, выглядели они невзрачно, и похоже, Игнатьев сильно преувеличил, предположив, что они могут что-то там стоить. Диск он Игнатьеву тоже забыл отдать. Так получилось, что на работе они пару дней почти не пересекались. Конечно, Глеб из любопытства попытался посмотреть, что на диске, но тот оказался запаролен. Потеряв к нему интерес, Глеб сунул диск в стол, в компанию к невзрачным камням.

– Вспомнил!! – заорал Глеб, подавился горячим воздухом и закашлялся. В темноте он нашел дорогу к двери, забарабанил по ее деревянной поверхности кулаками, ногами, даже всем телом забился, как истеричная барышня.

* * *

– Вспомнил!!!

Ключ в замке повернулся, дверь открылась, и Глеб вывалился в прохладный предбанник, хватая ртом воздух.

Перед ним стоял длинноволосый. Он был без своего льняного пиджака, только в изумрудного цвета рубашке. Помешались они тут все что ли на зеленом цвете?..

– Я вспомнил, – прошептал Глеб и упал на лавку перед небольшим деревянным столиком. – Представляете, я все вспомнил! Только... при чем тут Инга?!

– Где камни? Где диск? – Длинноволосый горой навис над Афанасьевым и от его рубашки перед глазами поплыли зеленые круги.

– Камни и диск в моем рабочем столе! В одном из ящиков, кажется, в верхнем...

Хлесткий удар в скулу не дал ему договорить.

– Это я уже слышал, фуфел! И проверил! Мои люди перерыли твой стол, там ничего нет!

– Есть! – заорал Глеб так, что голос сорвался. – Все там есть! И диск с дурацким сердцем, и камни, такие мерзкие, некрасивые, коричневые камни!

– Коричневые? – искренне удивился вдруг длинноволосый.

– Да!!! – Скула жутко болела. Разбитая голова не болела, а щека пылала огнем.

Если его еще раз ударят, он умрет.

Длинноволосый уставился на него с интересом.

– Скажи, а какого цвета на мне рубашка? – вдруг спросил он.

– Зеленая!

– Тьфу, фуфел! Так ты еще и дальтоник?!

– Я... да... ну есть вроде проблемы со зрением... А что, не зеленая? Красная, да? Пусть будет красная! Или синяя... – Что сказать, чтобы снова не разозлить его? – Не бейте, пожалуйста! – Глеб закрыл руками лицо.

Длинноволосый схватил его за шею, приподнял с лавки и сильным толчком в спину зашвырнул обратно в парилку.

– Зажарю! – заорал он. – Зажарю, мразь, до смерти!! Вспоминай, фуфел, где камни и диск!

* * *

Знали бы мама и бабушка!

Знали бы они, что их Глеб, Глебчонок, Глебуша, горит сейчас в преисподней, а черт в зеленой, нет, – в красной! – рубашке, подкладывает в топку дрова, чтобы пожарче растопить сковородку...

Если бы они знали, то...

Глеб где-то читал, что умирая, человек может испытывать сексуальное наслаждение.

...то подняли бы на ноги всю московскую милицию, и весь спецназ подняли бы, и куча вооруженных людей примчалась бы его спасать.

Его последней любовью будет женщина по имени Смерть.

...то они бы сами примчались сюда и зубами перегрызли бы горло и Инге, и длинноволосому, и шестерке в зеленой шапчонке.

Сознание мутилось, обрывки мыслей стучали в мозгу азбукой Морзе. Ему и жарко-то уже не было, ему было... никак. Он умирает, и это свершившийся факт. Эх, знал бы он, чем обернется детская игра в сказку!

...то они бы на руках вытащили его отсюда, выходили бы, вылечили, баюкали, не спали ночами, и желтый ночник горел бы над его кроватью, а он бы капризничал, требовал чего-нибудь вкусненького.

Интересно, когда начнется обещанное сексуальное наслаждение? Или врут все в книжонках? Если врут, дело – швах, умирать в муках ему не хотелось.

Он открыл глаза, хотя смысла делать это в кромешной тьме особого не было. Но он открыл и увидел наверху серый квадрат.

Раньше этого квадрата не было.

Вывод распаренный мозг сделал только один: там, наверху, окно! Маленькое окошко. Просто раньше за ним висела ночная кромешная тьма, а теперь там сереет осенний рассвет. Такой вывод сделал распаренный мозг и Глеб галантно сказал ему «спасибо». Теперь предстояло решить, как добраться до этого квадрата и насколько возможно в него пролезть.

Видимо – невозможно, раз его без опаски заперли в этой парилке. Он нащупал в темноте полку, встал на нее, окно оказалось на расстоянии вытянутой руки. Еще бы чуть-чуть продержаться, не потерять сознание, и он что-нибудь бы придумал.

Глеб начал шарить по стене руками, но зацепиться было не за что, только за крошечные выступы деревянных плашек, которыми была обита сауна. Тогда он как паук пополз вверх, цепляясь за них кончиками пальцев рук и ног. Нужно было подтянуться еще чуть-чуть, чтобы достать руками до этого серого квадрата, и он это сделал, несмотря на то, что всю жизнь пренебрегал физкультурой и в армии не служил.

Просто жить очень хотелось. Так хотелось, что он подтянулся на пальцах, достал до стекла и стал давить его наружу.

Это счастье, удача, везенье, что его не связали.

Очевидно, он производит впечатление задавленного, сломленного хлюпика, раз никто не счел нужным веревкой стянуть ему руки.

Стекло поддалось, с тихим треском вывалилось наружу, и спасительная струя воздуха ворвалась в парилку. Пар, найдя выход, радостно повалил из окошка на улицу.

Глеб еще чуть-чуть подтянулся и высунул голову из окошка. Получилось, что голова находилась в спасительной свежести, а тело в раскаленном аду. Он отдышался немножко и стал медленно протискиваться в отверстие.

Бабка когда-то говорила ему, что главное, это чтобы голова пролезла. Остальное пройдет, говорила она ему.

Или это только к животным относится?..

Нет, бабка это ему про себя говорила. Она выросла в какой-то деревне, и когда ее в возрасте четырех лет не выпускали гулять на улицу, она пролезала в дырку, вырубленную внизу забора для куриц.

Глеб продвигался медленно, сдирая кожу с плеч, рук, боков. В бедрах он напрочь застрял. Неужели у него зад шире плеч? Эта мысль неожиданно сильно его расстроила. В отчаянии он рванулся вперед, чувствуя, что трусы сдираются острыми краями окна. Абсолютно голый, Глеб полетел вниз, молясь, чтобы это был первый этаж. Он плюхнулся в колючий, влажный кустарник. Времени унять сердце и восстановить дыхание не было.

Он вскочил и помчался вперед. Перемахнул высокий забор, перебежал через проселочную дорогу, потом опять взлетел на забор, потом промчался через огород, потом вломился в редкий лесок, потом выскочил на лесную полянку, потом в два прыжка снова оказался в каком-то пролеске.