Ученица Калиостро - Далия Трускиновская Страница 38

Дверь отворилась, на пороге встал согбенный Терентий, втащивший по узкой и крутой лестнице огромный мешок с дровами. Встал, поднял очи — и разинул рот.

Редко Маликульмульку приходилось видеть такую детскую обиду на широкой образине здоровенного мужика.

«Как же так? — безмолвно спрашивала образина. — Я тружусь, я пыхчу, а тут кто-то иной, подлец и мерзавец, вытопить печку успел?! Да ежели он повадится без меня печку топить — так ему же мои законные денежки перепадут! И все мои труды — прахом!»

Молча, с выражением самой жгучей укоризны на лице, подошел Терентий к печке, свалил возле нее свою ношу и вопросил грозно:

— А где тут моя кочерга?!

— Вон, вон там! — отвечал несколько испуганный Косолапый Жанно.

Кучер схватил кочергу и принялся шуровать в печке с видом яростным и победоносным.

«Ты, сукин ты сын, что чужие печки повадился топить! — говорил весь этот вид. — Мы еще поглядим, кто кого! Ты со своими дровами в чужое владение притащился, а тут все — мое, и кочерга, и ведерко для золы, и мебель, и недоросль! Вот посягни лишь на моего недоросля — зашибу! Вот этой самой кочергой!»

Маликульмульк, привыкший витать в высоких сферах, где идет борьба с пороками, попросту не понял безмолвных речей Терентия, но ему не понравились взгляд и модуляции голоса. Кроме того, нужно было поскорее сблагостить непрошеного истопника, пока он не обнаружил шкафа и не полез исследовать его содержимое. А что с Терентия станется сунуть туда нос — Маликульмульк даже не сомневался.

Говорят, загнанная в угол кошка становится опаснее льва. Точно так же и философ, миролюбивый созерцатель, выкручиваясь из опасного положения, вынужден был перейти в атаку.

— Вот и славно, что ты явился, мой друг! — сказал он, шаря рукой в сброшенной на табурет одежде в поисках кошелька. — Вот и прелестно! Тебя-то я и ждал!

Кошелек нашелся, полтина была извлечена и вручена кучеру, который вздохнул с облегчением: мало ли, кто истопил печку, а за работу эту вознагражден Терентий. Стало быть, он следует верным путем.

— А теперь потолкуем. Садись, друг Терентий, вот так, лицом ко мне! — пригласил Маликульмульк, весьма ловко расположив гостя спиной к шкафу.

Терентий едва не захлебнулся блаженством. Барин приглашает его сидеть в своем присутствии! (О том, что он едва ль не ежедневно восседал в присутствии самой княгини, да еще и поворотясь к ней задом, Терентий в тот миг благополучно забыл.)

Кучер сел на табурет с таким достоинством, что Маликульмульк едва не ахнул: вот кому представлять на сцене «Мещанина во дворянстве»! И как же к сей персоне обратиться с требованиями? Однако ж придется.

— Поговорим-ка мы наконец о твоих странствиях с каретой его сиятельства, — начал Маликульмульк, прекрасно зная, что за такой увертюрой последует.

И последовало!

— Да я ни сном ни духом! — возгласил Терентий. — Да все клевета, одна клевета и завистники! Я знаю, это Яшка воду мутит! Ему на козлах посидеть охота! Да кто ж ему даст! И не было ничего! И не ведаю! И Господь свидетель! И знать ничего не знаю, сидел и сидел!

— А вот добрые люди на Родниковой сказывали, видели карету, стояла впритирочку к забору напротив дома, где Дивовы живут, вот этак, чуть наискосок. И герб признали, — преспокойно сказал Маликульмульк, когда поток кучерского красноречия иссяк.

— Врут! Не могли они признать! За деньги чего не соврешь! Видят — барин простоват, вот и врут!

Маликульмульк несколько нахмурился: надо же, этот умник считает его простоватым. Вот так живешь, лучший в России журнал выпускаешь, комические оперы сочиняешь, языки знаешь, в математике разбираешься, на скрипке играешь, а приходит кучер Терентий и изрекает вердикт: простоват!

— Стало быть, не могли разглядеть герба на дверцах?

— Не могли!

— Потому что дверцы были обращены к калитке, которая лишь для виду заколочена, а на самом деле прекрасно отворяется?

— Как отворяется?..

Терентий чуть не свалился со стула.

— Да очень просто — я сам ее дергал. Оттуда, из калитки, могли вынести тело и незаметно для прохожих поместить в экипаж. Могли! Но…

— Не могли!

— Верно, — подтвердил Маликульмульк. — Ибо Маврушкино тело тебе подбросили не за Гостиным двором и не на Родниковой, а совсем в ином месте. Я полагаю, либо на Романовке, либо на Мельничной.

— Не был на Романовке! Не был на Мельничной!

Тут дверца шкафа заскрипела.

— Мыши?! А вот я их! — Терентий, безмерно довольный, что можно улизнуть от неприятного разговора, потянулся за кочергой.

— Нет тут мышей! — воскликнул Маликульмульк, вскакивая с кресла. При этом архалук, лишенный пояса, как и следовало ожидать, распахнулся.

— Есть мыши! Вот я их!..

— Сидеть! — закричал Маликульмульк, уже мало беспокоясь о приличиях и ухватив Терентия за плечи.

Всем своим немалым весом он навалился на эти мощные плечи, не давая кучеру встать с табурета. И перестарался — опрокинул табурет вместе с Терентием.

— Да что ж это вы! — воскликнул кучер, лежа на полу с задранными вверх ногами. — Игрушки играть хотите?!

— Для твоего же блага! — возгласил Маликульмульк, которому в голову пришла блистательная комическая мысль. — О тебе же, дураке, беспокоюсь! Чтобы ты умом не тронулся!

— А с чего бы мне трогаться умом?

— А с того, что тут, в башне… является!..

— Что является?!

— А кто его знает! Старик какой-то. И скрипит, будто внутри стенки по лестнице ходит, и постукивает, и бормочет!

— Матушка Пресвятая Богородица! — вскричал Терентий, с неожиданной быстротой поднимаясь на ноги. — Никола-угодник, батюшка, силы небесные, выручайте, святые угодники!

— И лицо из стенки вылезает! С во-от такой бородой! По пояс и седая! — продолжал врать Маликульмульк. — А скрипом предупреждает — могу, мол, явиться! Меня-то он не тронет, а тебя-то не знает. И ты, его увидав, мог бы последнего умишка лишиться!

Тут шкаф, словно в подтверждение, еще раз скрипнул.

— Ахти мне… — прошептал Терентий. — А вы?! Я барыне скажу! Пусть вас переселит!

— Никому не смей говорить. Слышишь? Или ты не православный?

— Православный, — в великом недоумении отвечал Терентий.

— И я православный. И тот, в стенке, тоже в Бога верует, крест носит. Ему, может, помочь надобно, панихиду по нему отслужить или какое-то зло исправить. Я уйду — опять башня пустой на полвека останется. И кто ему поможет? Кто его пожалеет?

Тут Маликульмульк, сам того не ведая, отыскал в толстокожей броне кучера уязвимое место. Жалеть Терентий любил.

— Так как же быть? — спросил кучер.