У жены под кроватью - Людмила Милевская Страница 38

— Измены? — поразился Роман. — О какой вы говорите измене? Ядаже в мыслях такого допустить не могу! Я люблю свою жену! Только ее одну!

— Вот на здоровье и любите, а я своего Ваню люблю, поэтомувы должны отправиться к Глаше.

Липочка уничтожила его взглядом и злорадно добавила:

— Если еще она вас возьмет. На кой вы ей сдались, такойнепутевый.

Ни с того ни с сего она рассердилась на Романа, а почему —понять не могла. Зато понял Роман. Он подумал “ревнует” и сказал, оттаивая:

— Хорошо, я отправлюсь к Глаше, только не надо ей звонить.

— Как же это? — растерялась Липочка.

— Я залезу к ней на балкон, она и не заметит.

— А где же вы будете спать?

— Там. На полу матрас свой постелю и прекрасно на свежемвоздухе высплюсь. Только очень вас прошу, накормите меня, наконец, маннойкашей. Уж очень я есть хочу. И маслица, маслица положите побольше.

— Обязательно, — радостно согласилась Липочка. — Встречу свекровь,вернусь домой и сразу кашу сварю. А вы мобильный свой не забудьте. Если чтопонадобится, не стесняйтесь, звоните.

И Липочка помчалась на вокзал, а Роман, прихватив подушку,матрас и одеяло, деловито полез на Глашин балкон.

Балкон, как обычно, был приоткрыт, и в щель из квартирыдоносился запах…

Да нет, не запах — аромат! Аромат манной каши — в кухнеГлафира стряпала по заказу Желтухина. Аромат этот был мучительно сладок ирастревожил Романа нешуточно: до спазм в желудке, до обильного течения слюны иэйфорических галлюцинаций. В борьбе с голодом обессилев, Роман упал на матрас иначал бредить манной кашей.

Тем временем Липочка быстренько привезла домой свекровь и,не мешкая, бросилась в кухню варить все ту же манную кашу.

Марьванна же без сына-Вани затосковала и, побродив по пустойквартире, решила податься к соседке Глаше, выпить с ней чарку другую, даразогнать скуку-печаль-тоску. С Липки-то взять нечего. Попалась Ване женанепутевая: совсем, дура, не пьет. То ли дело Глашка. Бес, а не баба: и выпитьумеет, и посплетничать (обсудить Липку-невестку), и погулять — везде мастерица…

В больших у Марьванны была Глафира симпатиях. Затолкав подкровать свои ящики, свекровь категорически доложила невестке:

— Соседей проведать пойду.

— Пойдите, пойдите, — с огромным облегчением одобрилаЛипочка.

И Марьванна пошла. Когда она решительно и нетерпеливоналегла на кнопку звонка, Глафира была в кухне. Она как раз наполняла тарелку(с дюжим кусищем масла) сваренной на сливочках манной кашей, чей аромат сводилс ума многострадального Романа. С ложкой наготове там же сидел за столом иЖелтухин. Сидел по-семейному: в трусах и майке.

Да и Роман, кстати, поблизости был. Он покинул балкон и,устремляясь на аромат, прокрался через захламленную комнату в чистенькую прихожую.Прокрался с одним лишь желаньем: разведать, нельзя ли чем поживиться, но тут жебыл в шок и повержен. Кем?

Да все тем же Желтухиным, точнее, его присутствием вГлашиной квартире. Роман, осторожно выглядывая из-за угла, увидел огромныйрябой кулак, трудолюбиво сжимающий ложку, и шерстяную спину Желтухина.Желтухина, спешно отбывшего в командировку! Вот это да!!!

“И ради такого чудовища добрячка-Олимпиада жизнью своейрискует? — поразился Роман. — А он изменяет ей, да еще с кем! Развлекается с еелучшей подругой. Выходит, догадка моя в самую цель попала”.

Такое положение вещей показалось Роману жутко несправедливым.Выглядывая из прихожей в кухню, он лютой ненавистью ненавидел Желтухина и,страдая, проклинал его: “Сколько можно жрать мою кашу, чтоб тебе пусто было!”

Вот в такой-то драматический момент и прозвучал звонок вприхожей. Романа на балкон словно ветром сдуло. Глафира вздрогнула и застыла старелкой в руках. А Желтухин недовольно спросил:

— Кого еще принесла нелегкая?

— Пойду посмотрю, — шепнула Глафира и, водрузив тарелку настол, порхнула к двери.

Приставив свой накрашенный глаз к глазку, она испуганнопопятилась и зашипела:

— Ва-аня, мамаша твоя пришла.

— Не может быть! — вскочил Желтухин и, вспомнив, хлопнулсебя по лбу: — Черт! Как я забыл? Сегодня ее должен был встретить!

Глаша тоже кое-что вспомнила, а именно то, что Марьваннабезгранично влюблена в ее квартиру и всякий раз, приезжая, делает подробныйобход с охами, вздохами и восхищением. А тут, как назло, ее сыночек-Ваня втрусах и майке “гостюет”.

— Прячься, прячься! — паникуя, закричала Глафира.

— Куда? Куда? — рыская по кухне, шепотом завопил Желтухин.

Да-да, шепотом завопил, и такое бывает.

— Куда?

А и в самом деле, куда? Любопытная Марьванна везде сунетнос.

Глафира задумалась и, отыскав укромное место, приказала:

— Ваня, лезь под кровать!

И Желтухин полез. Прямо с ложкой, крепко зажатой в рябомкулаке.

А Глафира, перед зеркалом отряхнувшись и восхитившись:“Хороша, чертовка! Всем удалась!” — отправилась встречать Марьванну.

К дружескому челомканью и женским визгам восторга(басовитому и высокому) прислушивались сразу четыре мужских уха. Из-под кроватиЖелтухин тщетно пытался вычленить речь родной матушки из бессмысленного бедламавстречи. В соседней же комнате Роман, стоя на цыпочках, старался из радостногоженского сумбура узнать, удастся ли ему сегодня отведать манной каши.Доведенный хроническим голодом до отчаяния, он готов был на крайности и воспрялдухом, когда услышал, что Марьванна совершает обход.

“Слава богу, — подумал Роман, — хоть какая-то намечаетсясистема”.

Надо сказать, что он, как любой мужчина, панически боялсяхаоса женской непредсказуемости, ведшей обычно (о том говорил опыт) к тяжелымпоследствиям.

Поэтому он вздохнул с облегчением, когда дамы, энергичнообмениваясь соображениями, протопали мимо облюбованной им комнаты.

— Там смотреть нечего, — небрежно бросила Глафира. — Тамбалкон, полный мусора, и кабинет мужа, больше похожий на свалку. — Онарассмеялась: — Дурак-Пончиков думает, что у него есть кабинет, а там мой чулан.

Марьванна сердобольно поинтересовалась:

— А что, твой Пончиков, он по-прежнему пьет, голубок?

— Пьет! — жизнеутверждающе подтвердила Глафира. — Еще какпьет!

— Вот и мой частенько к бутылке прикладывается, — снежностью вздохнула Марьванна и с ненавистью добавила: — Каждый день, сволочь,является на рогах.