Человек в витрине - Хьелль Ола Даль Страница 38

Эммануэль Фольке-Есперсен жил в Хаслуме. У оград стояли машины, припаркованные как попало; почти все были покрыты толстым снежным одеялом. Снегоуборщикам приходилось перемещаться зигзагами. Инспектор Гунарстранна с трудом втиснулся в проем между двумя легковушками, заваленными снегом, и посмотрел на красный дом ленточной застройки. В доме было четыре квартиры. Перед каждой имелся палисадник размером с носовой платок. На ступеньке крыльца в живописной позе сидел черно-белый кот. Крыльцо недавно тщательно подмели; метла из пальмы стояла у входной двери. Древко метлы украшал орнамент в норвежском стиле: розы. Как только Гунарстранна поставил ногу на ступеньку и позвонил в звонок, кот встал и потерся о его левую брючину.

Дверь открыла круглолицая и кудрявая молодая женщина в очках.

— А, вот ты где, разбойник! — Она улыбнулась, впуская в дом кота. — Это вы тот человек из полиции? — продолжала она, придерживая дверь для Гунарстранны.

Тот кивнул.

— Дедушка в гостиной.

Из дома неслись звуки скрипок. Гунарстранна повесил пальто на крючок, который показала ему женщина.

— Я скоро ухожу, — сказала она. — Приехала специально, чтобы помочь.

Следом за ней инспектор зашагал по узкому коридору. Они миновали лестницу, ведущую на второй этаж, и вошли в небольшую комнату. В глаза бросались пианино и кожаная мягкая мебель в английском стиле: диван и два кресла. Скрипичная музыка доносилась из старой радиолы, стоящей у окна, неподалеку от хозяйского кресла. Эммануэль Фольке-Есперсен с трудом поднялся на ноги и протянул гостю руку.

Глаза у Эммануэля Есперсена немного косили; на круглом лице выделялась тяжелая нижняя челюсть. Его белоснежные волосы были тщательно расчесаны и напоминали рождественский серебряный дождик.

Молодая женщина разлила кофе в две чашки и обратилась к Эммануэлю:

— Ну, тогда я пошла.

— Иди, — ответил тот, глядя на стол, где стояли цветастый кофейник, чашки и тарелка с печеньем. Есперсен достал тонкую сигариллу из нагрудного кармана розовой рубашки. — Вы не возражаете, если я закурю?

— Нет, нисколько, — ответил Гунарстранна, с облегчением доставая кисет с табаком. Он неодобрительно покосился на окно, в которое ярко светило зимнее солнце. — Извините, здесь мне ничего не видно, — сказал он, передвигаясь в противоположный угол дивана.

Эммануэль обернулся к уходящей молодой женщине и помахал ей рукой. Та закрыла за собой дверь.

— Внучка, — объяснил он. — Кристин. Славная девочка. Она мне очень помогает. — Он щелкнул зажигалкой и закурил. Музыка в динамиках достигла крещендо.

— Красиво, — заметил Гунарстранна.

— Новая восходящая звезда, — объяснил Есперсен, выпуская кольцо дыма. Кольцо, дрожа, поднялось вверх по солнечному лучу и медленно растаяло под потолком. Эммануэль показал гостю конверт от CD-диска, лежащий между ними на столе. — И выглядит тоже неплохо — невероятно красива, как многие молодые скрипачки. Иногда кажется, что на свою красоту они рассчитывают больше, чем на технику исполнения!

Гунарстранна взял конверт и принялся разглядывать фото темноволосой красавицы, которая позировала вместе со скрипкой на зловещем фоне — ночной индустриальный пейзаж с резкими тенями. Одежда ее была вызывающей, а макияж — чувственным; она смотрела на него, чуть раздвинув влажные губы.

— Несколько лет назад я бы принял ее за гламурную фотомодель, но сейчас уже ни в чем нельзя быть уверенным. — Он жестом показал на динамики. — Она на самом деле еще и играть умеет?

Эммануэль Фольке-Есперсен кивнул, довольный, и покрутил сигариллу в пальцах.

— На самом деле, и не только. Говорят, на концертах она выступает в купальнике… Вы только представьте себе! Играет в купальнике… Да, вот как сейчас делаются дела. Одаренной скрипачке приходится надевать бикини, чтобы публика ходила на ее выступления!

Гунарстранна кивнул.

— Со мной была похожая история… — начал он, но замолчал, когда Есперсен замахал сигариллой, чтобы подчеркнуть особенно удачное место в исполнении скрипачки. Из вежливости Гунарстранна послушал, пока не вступил оркестр. Тогда он продолжал: — Когда я был еще молодым полицейским, то есть… даже не помню точно когда, но давно, я служил на севере. В наши края переехала одна дама из Осло. В подвале своего дома она открыла парикмахерский салон, но клиентов у нее не было. И тогда она придумала стричь посетителей в купальнике.

— Ничего себе… Кофе хотите? — Есперсен поднял кофейник.

Гунарстранна кивнул.

— К ней выстраивались целые очереди из холостяков, школьников и хиппи, — всем мужчинам вдруг захотелось постричься. Некоторые приходили к ней по нескольку раз на неделе! И ничего удивительного, дамочка была пикантная. Но когда на стрижку зачастил священник, все женщины в округе решили действовать.

Есперсен громко расхохотался.

— И вы тоже у нее стриглись?

— Нет, меня послали туда проверить кое-какие факты. Дело в том, что на нее поступил донос. Утверждали, что в своей парикмахерской она не только стрижет — и не только в купальнике… — Гунарстранна вернул хозяину конверт от диска. — Так что ничего нового в купальниках я не вижу, — добавил он, вытягивая ноги и одобрительно кивая в такт музыке. — А играть она определенно умеет!

— Шуберт, — сказал Есперсен. — Кстати, Шуберт был любимым композитором Рейдара.

— Что вы говорите!

— Да, о его любви к Шуберту знали немногие. Как бы получше выразиться? Он почти никому не показывал свои слабые места.

— Но от вас он их не скрывал?

Есперсен, вместо ответа, пожал плечами и выпустил к потолку новое кольцо дыма. Оно вышло не таким удачным, как первое.