Кровные враги - Кэндис Робб Страница 38

— Бледным? — Он задумался. — Возможно, Господь предупреждает меня, что мое время на исходе.

— К чему столь мрачные мысли, ваша светлость?

— Греховная погруженность в самого себя — вот моя проблема в последнее время. — Торсби наполнил бокал и осушил его. — Итак, что тебе удалось узнать в Беверли?

Оуэн, поняв, что Торсби не желает больше обсуждать свое настроение, описал непростые взаимоотношения обитателей Риддлторпа, а потом сообщил то, что узнал от миссис Ридли о Голдбеттере и его компании.

— Я не нахожу удивительным, что вновь всплыло это дело, затрагивающее корону, — заметил Торсби.

Оуэн изумился, убедившись, что имя Голдбеттера знакомо архиепископу. Тот даже на секунду не задумался, чтобы припомнить, кто это.

— Неужели это правда? — спросил Оуэн. — Неужели торговцы шерстью финансируют войну?

Торсби вздохнул.

— И да, и нет. Давай сначала воздадим должное превосходным блюдам, потом я расскажу тебе, откуда король Эдуард берет деньги на войну. Во время еды я не могу об этом думать, иначе аппетит пропадет.

Несколько минут они ели молча, потом Торсби все-таки не выдержал и нарушил тишину.

— А что ты думаешь о дочери Ридли?

Оуэн потянулся за вином, а сам тем временем подыскивал слова.

— Анна Скорби любит Господа, а не своего мужа. Думаю, поклонение Господу и есть ее истинное призвание. Но она единственная дочь в семье, а Гилберту Ридли хотелось породниться с семьей Скорби — видимо, на него произвела впечатление древность их рода. По словам миссис Ридли, ее зять вовсе не отличается терпением. Она полагает, что союз Пола Скорби с ее дочерью не приносит счастья обоим. Более нежному и любящему человеку, возможно, и удалось бы отвлечь Анну от чрезмерной святости.

— Ничего, поживет какое-то время в монастыре и, возможно, сама поймет, что ее прежняя жизнь не была такой ужасной.

Оуэн пожал плечами.

— Они бенедиктинки. Не думаю, что они подвергают себя большим лишениям.

— Тем лучше. Она увидит, что даже в монастыре трудно отрешиться от внешнего мира.

Торсби захихикал, радуясь собственной шутке. Еда и вино вернули его в прежнее состояние. Оуэну стало легче на душе. Ему не хотелось сочувствовать архиепископу.

Когда Мейви принесла твердый сыр, еще хлеба и вина, Торсби отодвинул стул и удовлетворенно вздохнул.

— Теперь я могу подумать о королевском дворе. Но сначала должен дать поручение Микаэло.

Он поднялся и вышел из зала. Оуэн воспользовался возможностью, чтобы выйти на задний двор и поискать отхожее место. Вернулся он через кухню, тепло натопленное помещение, где витали вкусные ароматы. При виде его Мейви заулыбалась.

— Вам приятно прислуживать, капитан Арчер. У вас хороший аппетит, как у настоящего воина.

— Поверьте, мне тоже было очень приятно.

— Когда будете уходить, я дам вам свежего хлеба. Для вас и миссис Уилтон. Ее мазь, которую она для меня приготовила, здорово помогла моим костям. Бог свидетель, но и в Лондоне не сыщется лучшей аптеки, чем наша.

Оуэн знал, что Люси обожает белые буханки, которые пекла Мейви. Кухарка использовала муку второго сорта, но благодаря ее мастерству хлеб у нее всегда выходил превосходный.

— Она будет вам очень благодарна, Мейви. И я тоже.

Оуэн наливал себе второй бокал вина, когда вернулся архиепископ. Торсби удивил его, войдя из кухни.

— Итак, теперь нам никто не помешает. Я бы отвел тебя в свои личные покои, но там только что разожгли огонь, и комната еще не прогрелась, а день, как назло, выдался весьма холодный.

— Не думаете ли вы, что дела Голдбеттера могли быть как-то связаны с убийством?

Торсби сделал глоток вина, затем, задрав голову, принялся разглядывать балки на потолке. Наконец он взглянул на Оуэна и кивнул.

— Вполне возможно. Хотя каким образом, я точно сейчас не скажу. Когда Эдуард затеял свои игры с торговцами шерстью, я его предупреждал. Натравите одного из них на другого — и разрушите все связи, все честные договоренности, на которых строится цивилизованная коммерция. А нецивилизованные торговцы опаснее целой армии наемников. Особенно торговцы шерстью, именно те, что контролируют самый важный товар для всех стран, втянутых в войну Эдуарда.

— Вы так прямо и сказали королю?

— Я всегда откровенен с королем. Но в последние дни начал сомневаться, мудро ли поступаю. — Торсби взглянул на свои руки, лежавшие на подлокотниках кресла, и, согнув палец, на котором было кольцо архиепископа, поймал лучик пламени. Казалось, он весь погружен в созерцание кольца.

Оуэн вернул погрустневшего архиепископа в настоящее.

— А вы знаете этого Джона Голдбеттера?

Торсби встряхнул головой, словно отбрасывая ненужные мысли.

— Хотя мы никогда не встречались, кое-что о нем мне известно. Он очень похож на Уильяма де ла Пола в своем отношении к закону, а де ла Пола я знаю хорошо. Более того, именно де ла Пол впервые упомянул при мне имя Голдбеттера. Он заметил, что некто Голдбеттер совершил не меньше проступков, чем он, и тем не менее Голдбеттера не привлекли к суду лорд-канцлера. Я заверил де ла Пола, что знаю много виновных, но все они навредили казне в гораздо меньшей степени, чем он, поэтому на них не стоило даже тратить наше время.

— Вам нравится повелевать в качестве лорд-канцлера.

Торсби покачал головой.

— Не часто. Власть — крепкое вино, к тому же не очень высокого качества. Оно вызывает тошноту и головную боль, по мере того как скисает в наших желудках.

— Вы бы предпочли держаться подальше от королевского двора?

— Если бы только это было возможно.

— Из-за войны?

— Как ни печально, из-за короля. — Торсби принялся сверлить Оуэна взглядом глубоко запавших глаз. — Вот почему я побеспокоился, чтобы нас никто не подслушивал, особенно Микаэло. Стоит только кому-то покритиковать короля, как его тут же обвиняют в измене. Я полагаю, ты понимаешь разницу между недовольством, способным привести к восстанию, и тем, что просто-напросто является выражением разочарования. Но Микаэло я не доверяю.

Оуэну не слишком нравился этот разговор, но он понял, что Торсби вряд ли отменит ту задачу, которую поставил перед ним.

— Вы можете мне доверять, ваша светлость.

Торсби кивнул.

— Очень немногим я могу доверять, и каждый мне дорог.

— Почему вы держите Микаэло своим секретарем?

— А какой другой невинной душе я могу его подсунуть? Микаэло теперь стал для меня чем-то вроде власяницы.

Оуэна очень позабавила эта картина — брат Микаэло в виде власяницы. Он даже расхохотался.