Александр Солоник - киллер на экспорт - Валерий Карышев Страница 38

Весна в Средней Греции прекрасна, но скоротечна. Краткому периоду цветения живой природы, нежности красок, бирюзовым переливом моря и глубокой голубизне апрельского неба спустя всего несколько недель положит предел изнурительный зной. Он парализует волю и сковывает движения, и кажется, что вовсе не было недавней прохладной зимы, ни короткого весеннего расцвета, и жара, опустившаяся на землю, будет продолжаться вечно…

Весной обычно открывается туристический сезон. Послушные табуны туристов, ведомые опытными погонщиками-экскурсоводами, неторопливо катят по афинским улицам в комфортных бело-голубых автобусах. Заполняются кафе, бары, рестораны и ночные клубы. Толпы любознательных иностранцев бродят средь камней окультуренных исторических развалин, восхищенно цокают языками, щелкают затворами «кодаков» и «полароидов», включают тихо жужжащие видеокамеры.

Впрочем, в Афинах остаются места, посещаемые в основном местными жителями, небольшое кафе под открытым небом на улице Фемистоклюса — одно из них.

Здесь, в «точке номер два», серенький Куратор, как и прежде, назначил Солонику встречу — первую после возвращения того из путешествия.

На этот раз Саша появился почти на полчаса раньше обычного. Как ни странно, но за несколько месяцев отсутствия в Афинах он успел соскучиться по этому городу и теперь, сидя под полотняным зонтиком, с радостью окунулся в полузабытую атмосферу шумного центра греческой столицы. Заказав бутылку прохладительного напитка, он сидел и щурился от яркого солнечного света, бесцельно теребя солнцезащитные очки, рассеянно наблюдая за посетителями. Невольно отмечал, что завсегдатаи подобных заведений во всех странах чем-то неуловимо напоминают друг друга.

Последние месяцы жизни выдались богатыми на впечатления. Почти что четырехмесячное путешествие пролетело на удивление быстро: ноябрь — в Испании, декабрь — в Северной Африке, рождество — в Венеции, Новый год в Риме, январь — в Иерусалиме. Затем круиз по Голубому Нилу с обязательным посещением пирамид, чем и завершилось длительное путешествие.

В Каире он расстался с Аленой. Судя по всему, навсегда. В последние месяцы их отношения резко ухудшились, дело шло к полному разрыву. Она стала замкнутой и безразличной ко всему. Так может выглядеть лишь человек, который постоянно обдумывает нечто серьезное и важное — то, что окончательно и бесповоротно изменит его жизнь. Алену не радовали ни коррида в Мадриде, ни восточные базарчики Северного Марокко, ни веселые венецианские гондольеры, ни новогодний римский карнавал, ни подарки, которыми щедро одаривал ее Саша. С неделю назад она сама напросилась на серьезный разговор и честно призналась, что больше так жить не в силах, что она прежде всего женщина и мечтает о тихом семейном счастье. Что ж, это вполне естественно и объяснимо.

— Я не хочу знать, чем именно ты занимаешься и кто ты на самом деле, я просто боюсь за тебя и за себя тоже, — объявила она ему. И добавила с горечью: — Всякий раз, когда ты кудато уходишь, пусть даже на несколько минут, мне становится страшно. Я ловлю себя на мысли — а вдруг видела тебя в последний раз? Бросить все и уехать, чтобы быть счастливыми вдвоем, ты не хочешь или не можешь. Извини, но я так больше тоже не могу. Я ухожу. Спасибо тебе за все и не вини меня. Я и так делала для тебя все, что в моих силах.

Он не стал ее удерживать, даже не пытался. Понимал, что после всего сказанного просто не имеет права. Внимательно выслушал, молча кивнул в ответ. Проводив в аэропорт, сунул ей в карман пачку денег, поцеловал на прощание. И постарался навсегда вычеркнуть Алену из своей памяти, насколько это вообще было возможно.

Вернувшись в Грецию, Саша первые дни буквально не находил себе места. Бродил по огромному коттеджу из комнаты в комнату, избегая заходить в спальню, где все напоминало об Алене. По вечерам спускался в подвал, где хранился его арсенал. Проводил ладонью по рифленому цевью автомата, снимал магазин и высыпал на ладонь блестящие, как новогодние игрушки, патроны. Потом аккуратно, по одному, снова вставлял их в магазин.