Тайный дневник Михаила Булгакова - АНОНИМYС Страница 38

– Рефлексы неплохие, – похвалил сыскаря седоволосый. – Однако ваши намерения написаны у вас на лице. Перед тем, как спустить курок, вы чуть прищуриваете левый глаз. Я ловлю этот момент и легко уклоняюсь. Еще одна ошибка – вы стреляете в голову, а эта часть тела куда более подвижна. Именно поэтому в непредвиденных обстоятельствах рекомендуют стрелять в туловище. Так попасть гораздо проще.

– Спасибо за науку, – сухо отвечал Конкин и выстрелил снова – на этот раз, как и положено, в туловище.

Однако за миг до выстрела кто-то сильно дернул его руку вверх, так что пуля ушла в потолок. Невидимый враг заломил ему руку за спину так, что револьвер упал на пол, а сам Конкин оказался в унизительном согнутом положении.

– Благодарю тебя, Ганцзалин, – проговорил седоволосый. – Наш добрый хозяин обладает отменными навыками, так что в этот раз ты меня спас от верной смерти.

Наконец и Конкин созрел до вопросов.

– Кто вы, черт побери? – прохрипел он, тщетно пытаясь выкрутиться из рук супостата, который все время оставался за спиной и которого он даже разглядеть толком не мог. Однако освободиться оказалось не так-то просто. Конкин был довольно сильным человеком, но тут столкнулся с силой куда более серьезной и, в конце концов, вынужден был оставить пустые попытки и замереть на месте.

– Меня зовут Нестор Загорский, – отвечал гость, – и я уполномочен передать вам привет от Карла Петровича Маршалка.

Конкин настолько был изумлен, что даже попытался из согбенного своего положения взглянуть на человека, отрекомендовавшегося Загорским. Маршалк был прежним, дореволюционным еще главой уголовки, однако и фамилия Загорского любому российскому сыщику была хорошо знакома.

– Я прошу вас сесть, – сказал Нестор Васильевич, – и, с вашего позволения, мы поговорим.

Державший Конкина таинственный Ганцзалин оказался китайцем с довольно зверской рожей. Он подобрал с пола револьвер следователя, а его самого подтолкнул к креслу, куда Михаил Владимирович вынужден был практически упасть. Он стал судорожно растирать руку, которая занемела так, словно ее зажали в тисках.

– Великое дело телеграф, – загадочно заметил Загорский. – Но телефон еще лучше.

Конкин молчал, ожидая продолжения. И оно, конечно, воспоследовало.

– Мне, видите ли, понадобилась помощь вашего бывшего шефа, – объяснил Загорский. – Однако Карл Петрович сейчас находится в Берлине. Представьте, сколько бы шло мое письмо туда и сколько бы потребовалось обратному письму, чтобы добраться до меня. А разговор по телефону – дело нескольких минут.

Конкин все еще молчал.

– Однако у телефонного разговора есть и свои недостатки, – продолжал Нестор Васильевич. – Главный из них тот, что я не могу предоставить вам письменных рекомендаций от Карла Петровича. Поэтому мы вынуждены были разыграть это небольшое представление, чтобы вы поняли, что имеете дело с тем самым Загорским, о котором, я полагаю, вы не могли не слышать.

Тут наконец Конкин открыл рот.

– Впечатляет, – сказал он. – Как поживает Карл Петрович?

– Недурно, – улыбнулся Загорский. – И жалеет, что вы не владеете иностранными языками – в таком случае и вам бы нашлось место за границей. Однако перейдем к делу. Мне необходимо было знать, служит ли до сих пор в московской уголовке человек, которому можно довериться. Карл Петрович горячо вас рекомендовал. Судя по всему, он прав – вы человек решительный, смелый и, надеюсь, надежный.

Конкин слегка улыбнулся и осведомился, что же именно нужно от него господину Загорскому. Тот отвечал, что его интересует расследование дела Зои Пельц. Михаил Владимирович поморщился: этим делом занимается Сбитнев. Тоже из бывших, но…

– Что «но?» – живо переспросил Нестор Васильевич.

– Он, как бы это помягче выразиться – очень осторожный человек. Устроить с ним частную встречу будет крайне непросто. Он страшно боится чрезвычайки и живет анахоретом, ни с кем не общаясь за пределами службы. Вы, конечно, можете попробовать захватить его врасплох – так же, как захватили меня. И он даже наобещает вам всего, но после разговора немедленно побежит ябедничать начальству. А шум, как я понимаю, совершенно не в ваших интересах.

Нестор Васильевич согласился: шум не в наших интересах. Некоторое время он размышлял, постукивая пальцами по крышке стола, потом весело поглядел на Конкина.

– Ну, как говорил Фрэнсис Бэкон, – если гора не идет к Магомету, то Магомет сам пойдет к горе. Вы можете устроить нам с Ганцзалином пропуска в МУР?

– В каком качестве? – удивился Михаил Владимирович.

– Например, как свидетелям по делу. Одному из тех дел, которые вы расследуете. В этом случае вы ничем не рискуете, просто добавите пару коротких допросов в материалы следствия.

– Это можно, – немного поразмыслив, сказал Конкин. – Для Карла Петровича я готов на многое, тем более – на такую мелочь. Я вам выпишу повестки, а там уже действуйте на свой страх и риск.

* * *

Старший следователь московского уголовного розыска Иван Андреевич Сбитнев сидел на своем рабочем месте и невыносимо мучился животом. Между нами говоря, прекраснейший был человек Иван Андреевич, просто великолепный, другого такого не найти, пожалуй, во всем угрозыске. Да что угрозыск – и в ЧК такого хорошего человека найти трудно, хотя там, как известно, работает публика, способная украсить собою любое ведомство или организацию – вплоть до Красной Армии и начальника ее, наркомвоена товарища Троцкого Льва Давидовича. А какой необыкновенный человек Лев Давидович, это никому рассказывать не надо, об этом знают даже меньшевики и левые эсеры, которых все равно скоро придется пустить в расход.

Хотя, между нами говоря, это мы, пожалуй, хватили: Льва Давидовича зря мы сюда приплели, еще бы про Ильича вспомнили, про Владимира то есть Ульянова-Ленина. Нет, до Троцкого, а уж тем более до Ленина Сбитневу было очень еще далеко, то есть как до неба ему было до любого из них, не говоря уже про обоих сразу. Но если не сравнивать с такими выдающимися людьми, а взять для примера разрядом поменьше, то тут уж Сбитнев занимал достойное место и любого мог заткнуть за пояс, не говоря уже про другие места, менее, что ли, пролетарские и более поэтические.

Таким образом, в каком-то смысле Сбитнев был человек будущего. Хотя, как уже говорилось, имелись и у него недостатки – например, боли желудочного происхождения. Ну, что ж, скажете вы, боли и боли, как говорится, и на солнце бывают пятна. К тому же живот у Ивана Андреевича болел только сегодня, а не каждый день по расписанию, как у некоторых товарищей, которые при этом не только стоят на платформе, но даже являются кандидатами в партию. А вот Сбитнев в партию вступить не пытался – и правильно делал. Сами посудите, куда ему с больным животом – и в партию, там, поди, своих больных хватает. Так или иначе, хотя подлое брюхо ныло совершенно нечеловечески, все-таки имелась надежда при помощи своевременной товарищеской критики изжить эту ахиллесову пяту человека, во всех других отношениях безупречного.