Смерть в катакомбах - Ирина Лобусова Страница 38

— Вот я и говорю, гад этот офицер! Правда, я краем уха слышала, что в чекисты он подался только перед самой войной, когда жареным запахло. Выслужиться хотел, пайком соблазнился. А до того был простым шахтером. И у него приказ из Москвы — людей побольше набрать. А кто к бывшему шахтеру пойдет? Вот он и завербовал мальчишек, чтобы создать видимость большого партизанского отряда. А на самом-то деле… Ох, беда какая!

Зина похолодела. В коридоре больницы две старые женщины так открыто говорили о подпольщиках, ушедших под землю! Она сразу поняла, что речь идет о совершенно другом отряде.

Бершадов как-то упоминал, что устраивать партизанское движение в Одессе послали совершенно неподходящих для этого людей. И даже с иронией поминал какого-то бывшего шахтера, который переквалифицировался в чекисты. Но не назвал фамилии.

А вот то, что этот командир набирал в подпольщики детей, Зина услышала впервые. С ее точки зрения, это было отвратительно. Если уж она, взрослая женщина с высшим образованием, врач, никак не годится в подпольщики, то что говорить о 15-17-летних мальчишках, у которых ветер в голове? Они такого натворят, в юношеском максимализме строя из себя героев, что потом костей их не соберешь!

Зина была абсолютно согласна со старой женщиной — нельзя, ну никак нельзя отправлять детей на такую тайную, подземную войну. Они не смогут понять весь ужас происходящего и будут играть в героев — в пиратов, в рыцарей, в детскую войнушку, не понимая, что происходит, и совершая такие ошибки, от которых пострадает огромное количество взрослых. Дети не могут быть подпольщиками. Ну никак, ни при каких обстоятельствах!

Крестовская решила серьезно поговорить с Бершадовым, чтобы он надавил на этого новоиспеченного чекиста и велел ему оставить в покое детей. Пусть взрослых мужиков набирает! Зина вполне разделяла горе и отчаяние старой женщины, у которой в подобное был втянут внук. Да, нужно поговорить с Бершадовым!

Она отошла от своего угла, как вдруг увидела в окне, что прямо по направлению к их корпусу идут два румынских офицера в сопровождении конвоя из четырех вооруженных солдат!

Неужели они идут за бабушкой этого самодельного партизана? Что же делать? Зина стиснула кулаки, рванулась вперед и так неожиданно появилась перед женщинами, что те аж охнули от испуга.

— Тетя Нюра, а я вас везде ищу! — Она схватила за руку бабушку глупого мальчишки, которую хорошо знала, ведь именно ей вчера отдала мармелад, да и другие припасы отдавала тоже. — Пойдемте ко мне! Срочно!

— Ох, Верочка! Как вы напугали! Что случилось-то?

— Ах, пойдемте скорей! — Зина вцепилась в ее руку.

— Валюш, домоешь в коридоре? — Санитарка Нюра не могла отказать Крестовской.

— Да куда я денусь! — улыбнулась та. — Иди, конечно.

Зина была особым, привилегированным пациентом. И отношение к ней было особое. Она затолкнула к себе в палату бабу Нюру, и в этот момент румыны как раз появились в начале коридора. Санитарка Нюра успела их заметить. У нее от страха, дикого, первобытного страха, стали совсем больные глаза.

— Посидите у меня, отдохните, — Зина толкнула старушку в палату. — Нечего вам по коридору ходить! И выходить никуда не смейте, пока я не приду!

Баба Нюра совсем без сил упала на табуретку у окна. Она была в таком состоянии, что не могла даже разговаривать. Зина быстро вышла из палаты.

И почти лицом к лицу столкнулась с румынами, которые бодро маршировали по коридору. Они скользнули по лицу Зины пустым, ничего не выражающим взглядом и пошли дальше.

Крестовская вошла в холл, согнувшись в три погибели, словно послеоперационная больная. Она изо всех сил сделала вид, что прогуливается. Однако румыны шли в самый конец коридора. Зина видела, как они вошли в кабинет заведующего отделением.

Крестовская вернулась в палату. Пытаясь успокоить санитарку, налила ей воды, дала печенье, которое не успела раздать. Затем, переждав немного, снова, так же согнувшись, вышла из палаты.

Коридор заполнился людьми. Санитарка Валя домывала пол. Когда Зина поравнялась с ней, она бросила на нее взгляд, исполненный благодарности. Крестовская легонько улыбнулась краем губ.

Она с трудом, согнувшись, прогуливалась по коридору, когда румыны вышли из кабинета заведующего и так же бодро промаршировали к выходу. Крестовская вернулась к себе и выпустила санитарку Нюру. Было уже понятно, что оккупанты приходили не за ней.

Около 10 утра в палате Зины появился Леша Синенко. Но она моментально прервала его расспросы дежурного врача, спросив в лоб:

— Зачем приходили румыны? Да еще в такую рань?

— Какие румыны? — удивился Леша.

— Такие. Минут сорок сидели в кабинете заведующего. Два офицера и куча солдат.

— А, это. Так это же из-за профессора! Мы еще прозвали его чокнутым.

— Какого профессора? Расскажи!

— Слушай, у меня обход сейчас. Я так долго говорить не могу. К вечеру, часов после шести, зайду.

Целый день Зина была как на иголках. Леша Синенко появился в начале седьмого. Принес две кружки с горячим чаем, бутерброды с колбасой.

— Так запарился сегодня — даже перекусить не было времени. Вот хоть чаю с тобой попью.

Зина с огромным удовольствием впилась в бутерброд с сомнительной колбасой. В прежние времена она бы и не посмотрела в его сторону, но теперь времена были другие.

— Так что за чокнутый профессор? — спросила Зина с набитым ртом.

— Ты его не знаешь. Он появился в нашей больнице перед самой войной. Переехал в Одессу из Киева. Всем говорил, что по семейным обстоятельствам. И с коллективом сразу не сошелся. Невзлюбили его у нас.

— За что? — Зина слушала очень внимательно.

— Он нарушал протоколы лечения. Выписывал разную ерунду. Был случай, когда из-за лекарства, которое он выписал, умер пациент — у него была аллергия на компоненты этого препарата, а он не удосужился проверить. Тогда скандал еле замяли, вмешались высшие партийные чины. Как я понял, у него были связи на самом высоком уровне — в партийных органах. Ты же знаешь, что такое связи. Корни шли прямиком в Москву, в Политбюро. Тогда его отмазали. Но это был не один случай. Он очень странно лечил. Конечно, были примеры, когда от его нестандартных методов люди выздоравливали. Но это было скорее исключением, чем правилом. А не любили его за склочный характер. Во все вмешивался, всем указывал и хамил. Я назвал его чокнутым профессором.

— Как его звали?

— Аркадий Вениаминович Панфилов. Имя-то какое вычурное.

— Еврей?

— Вроде нет. Думаю, точно нет, судя по тому, что дальше произошло.

— А что произошло?

— Когда Одессу заняли румыны, он моментально предложил им свои услуги. Не знаю, с кем он вел переговоры, но только перевели его в румынский высший офицерский состав, в медицинскую службу их, мать их за ногу, сигуранцы. Из больницы он, конечно, ушел.