Игра навылет - Анна и Петр Владимирские Страница 38

— Вот сволочи, — снова не выдержала Вера. — Ну, я вам… — Осеклась, глядя на дочь. И сразу пожалела о сказанном.

Оля с ненавистью уставилась на мать, лоб покраснел, щеки стали пунцовыми.

— Так это из-за тебя, значит; — зашипела она, стараясь из последних сил сдержать крик. — Мамочка!.. Ты в какое-то расследование опять влипла, да? Очередное спасение? А, вспомнила. Лиза Романова… Что же ты с нами делаешь?!

— Заяц, успокойся, — с тревогой сказал Кирилл.

— Лежи тихо, травмированный, — бросила в его сторону Оля. Она не сводила с матери глаз. — Ты с ума сошла! Зачем ты лезешь в каждое осиное гнездо? Кто тебя просит делать добро всем встречным-поперечным?! За наш счет!

Кирилл никогда не видел свою жену в таком состоянии. Он пошевелился, но Вера знаком попросила его лежать. Она тоже глядела в Олины глаза. Это истерика.

— Ты о нас подумала?! Когда нас всех убьют, тогда ты, наконец, успокоишься!!! — продолжала Оля. — Она не может терпеть несправедливость, видите ли! Мать Тереза! Мать-перемать!

Вера не отвечала.

— Ты просто чистоплюйка, вот ты кто! Совесть у нее, посмотрите-ка! Разбалованная она у тебя, не выносит малейшего неудобства. Если кого-то обижают, она морщится. Ей некомфортно, она болит и возмущается — и ты стремишься навести порядок! Точно так же, когда плачет маленький ребенок, всякий взрослый страдает и затыкает уши, потому что ему неприятно. Или торопится успокоить плачущего любым способом. Не могут взрослые выносить детский плач. А ты, мамочка, не переносишь несправедливости!

Вера не отвечала.

— Но ведь весь мир устроен несправедливо! — У Оли раздувались ноздри, она уже не могла остановиться. — Обиженных полным-полно на каждом же шагу! Ты всем собираешься помогать?! Каждого вытаскивать из дерьма, куда он сам же и стремился попасть, потому что тупой и недальновидный? А какой ценой? Подумай о цене, мама!

Вера не отвечала. Только все смотрела и смотрела на дочь. Которая всегда была ей подругой. И все понимала. Все. А что не понимала, то чувствовала. Маленький большой человек…

— Ничего не бывает просто так, ты сама всегда говорила! — Оля уже почти кричала. — Закон сохранения. Или, наверное, закон равновесия, как хочешь. Наверное, если где-то количество добра увеличивается, то где-то, соответственно, увеличивается количество зла. И даже не где-то, а прямо рядом с тобой, мамочка! Добро не бывает безнаказанным! Нельзя нарушать порядок вещей, перекраивать его, как тебе хочется — только потому, что ты не можешь видеть обиженных! Это же противоестественно! Кем ты себя вообразила? Божеством?!

Вера изо всех сил сжала руки, — ногти впились в ладонь, — зажмурила глаза, чтобы не дать дочери пощечину. Оля вдруг замолчала, Вера открыла глаза и увидела: она держится рукой за щеку, удивленно смотрит на мать, губы дрожат.

Почувствовала…

«Я сейчас», — сказала Вера Кириллу, увлекая дочь в коридор, к кофейному автомату в стандартном уголке ожидания с диванами, фикусом и телевизором. Просунула в щель бумажку в две гривны, нажала кнопку «Горячий шоколад», автомат пискнул и выпустил тонкую ароматную струйку в пластмассовый стаканчик.

— Возьми. Пей. Жди. Скоро уходим, — отрывисто бросила Лученко и вернулась к Кириллу.

Она все делала автоматически. Лишь потому, что знала: именно так сейчас надо поступать. Все разборы и решения — потом.

— Ну? — Она наклонилась к забинтованной голове Кирилла. — Как себя чувствуем?

— Мам-Вера… Вы не обижайтесь на Олю, ладно? — попросил парень.

— Вот еще, — улыбнулась Вера, с трудом владея лицом. — И не собиралась.

— А я себя прекрасно чувствую. — Кирилл тоже немного растянул губы. — Вечером сбегу домой. Тут кровать короткая. — В подтверждение своих слов он шевельнул длинными ногами, и металлическая спинка жалобно заскрипела.

— Я те дам домой, — нахмурилась Вера. — Только после магнитной томографии. Понял? А хорошо себя чувствуешь, потому что тебе вкатили обезболивающее. Потом рука еще заболит, будь готов и не хнычь. И вообще, врач сказал, что тебе долго нельзя будет кататься на велосипеде.

Кирилл расстроился.

— Ну вот, — заныл он, — я так и знал… Только начал ездить, так хорошо было…

— Кирюша, — подняла бровь Вера, — ты хочешь спорить с врачами? Да и велосипед твой, наверное, разбит вдребезги, так что нет худа без добра. Спасибо скажи, что жив остался.

— Да там только колеса повосьмерило, — ныл травмированный, — а рама что ж… На раму еще много чего можно навесить…

— Ладно, веломаньяк ты наш. Лежи, спи, до утра еще далеко. И звони, как проснешься. — Она поцеловала его в длинный теплый нос и вышла.

Они вызвали такси из холла. Стояли на первом этаже в полумраке, ждали. Потом Вера вышла наружу: надоели больничные запахи. Оля вышла за ней, молчала, не смотрела на мать. Обеим было неловко.

Вере ничего не хотелось говорить. Потом она все-таки посмотрела на дочь и увидела, что у нее из глаз льются слезы.

Глупое, глупое маленькое существо.

Обнять. Приласкать. Погладить по голове.

Оля обмякла и задрожала в Вериных руках…

Спокойно. Все будет хорошо. Ты права. Твоя мать больше не будет заниматься противоестественным отбором. Ставить плотины и перегораживать потоки фортуны. Пусть.

Если бьют в самых близких, беззащитных.

Если режут прямо по сердцу…

Отойдем в сторону и уступим дорогу. Маленькие всегда уступают большим.

Лишь бы не трогали.