Тайны двора государева - Валентин Лавров Страница 38

Время бежало. Дубки хорошо подрастали. Проезжая мимо, государь каждый раз останавливался и радовался делу рук своих. Он говорил Меншикову:

— Пройдет лет сто или двести, и дубы станут такими же могучими, как и та дубрава, что на берегу Черногрязки.

В самом начале марта 1715 года, проезжая мимо заповедника, теперь называвшегося не иначе как Петровская дубрава, государь был неприятно поражен. Многие молодые дубки были срублены, другие поломаны и ободраны. На одном из деревьев была прибита гвоздем кошка, которую трепали вороны. Гневу Петра не было предела. Прибыв в Петербург, он потребовал к себе обер-полицмейстера Антона Девиера, приказал:

— Отыщи во что бы то ни стало негодяев, надругавшихся над делом рук моих. Мнится мне, что рука уродовала деревья та же самая, что в Москве.

В тот день государь был весьма сердит. Когда ему принесли на утверждение приговоры по неважным преступлениям, он вместо наказания плетьми учинил подпись: «Казнить смертью». Так безобразник, портивший деревья, стал причиной гибели людей.

В Петровской дубраве устроили засаду. Уже на другой день караульные схватили «шайку пьяных дворовых людей». Количество их нам неизвестно, но знаем, что они были доставлены в Петербург. Будучи подвешены за выкрученные руки, сразу же признались в преступлении и зачинщиком назвали некоего Саньку Шматка. Он был водовозом и до последнего времени обретался в Москве, где был многажды бит барином за пьянство и воровство. Теперь барин сбагрил его в свою деревушку в Ингрии, что в Петербургской губернии.

— Сей Шматок своей рукой беременную кошку к дереву пригвоздил, — говорили его товарищи. — А сгубленные дубки оттащил к себе на дрова. А еще Шматок похвалялся, что прежде в Москве прибивал кошку к государеву дубу, а многие другие дубы засушил.

Со второй виски Шматок во всем признался. Дома у него нашли и изъяли дубовые дрова — вещественное доказательство.

В застенок пожаловал сам государь, укоризненно качнул головой:

— Ты, дурак, забыл, что Бог всегда карает жестокосердечного? Теперь будешь бит и клеймен.

Глупый Шматок плюнул кровью под ноги государя и дерзко возражал:

— А ты, Петр Алексеевич, посмотри-ка себе за пазуху: царь христианский, ты не христиан любишь, а немцев и жидов. Нас, истинно русских, за собак держишь. Вишь, кошку паршивую да древо бесчувственное пожалел!

Государь усмехнулся:

— Превозносишься и бесчинствуешь? Отцы святые не спроста рекут: «Да придет месть Каинова, да пожжет тебя огонь, яко содомлян проклятых». — Повернулся к гене рал-прокурору Ягужинскому: — Мы наказываем людей за преступления, а не ради лютой злобы, не так ли? А вот мучить без вины животное и добро государево портить — грех смертный, на него способен лишь конченый негодяй. Павел Иванович, отмени сему злодею кнутово биение, а назначь ему огненное жжение, на дровах дубовых, ворованных. Да отправь в Москву, где впервые безобразничал.