Паутина судьбы - Валентин Пушкин Страница 37

Недели и месяцы уплывали. Морхинин звонил Лебедкину по поводу «Круглого зайца». Тот все обещал, но странно тянул с публикацией. Наконец терпение Валерьяна иссякло, и он пришел в «Московское известие».

Обычно здесь толклись работавшие в журнале Селикатов, Вапликанов и Капаев с Дьяковым, не считая литературного секретаря Сербиенко. За большим столом восседал Лебедкин. Часто случались незапланированные выпивки, приходы гостей из сторонних московских редакций или из провинции. Забегали из других комнат литчиновники. Разгорались всякие политические и профессиональные споры. Словом, вне непосредственной работы с журнальными материалами это был настоящий клуб – шумный, сумбурный, не особенно выбирающий выражения, иногда взрывающийся хохотом, а иной раз – отборным матом.

Морхинин стукнул в дверь и, войдя, удивился тишине и траурному порядку в помещении редакции. За своим столом, как всегда, сидел сухонький Лебедкин почему-то с распухшим носом. Рядом, уперев левую руку в крутое бедро, изогнула приятный стан смазливая девица лет двадцати пяти. Прочие члены редколлегии отсутствовали.

– Здравствуйте, Василий Григорьевич, – сказал Морхинин, не обращая внимания на девицу, приняв ее за случайную посетительницу. – Я уж решил не звонить, не беспокоить вас больше по телефону. Думаю, зайду и выясню на месте, в каком номере пойдет мой «Круглый заяц». А то, наверно, сложности возникли и…

– Да, сложности возникли, – хрипловато проговорил Лебедкин, погрузив взгляд в груду печатной продукции на столе.

– А что такое? – забеспокоился Морхинин. – Моя повесть…

– Ваша повесть не удовлетворяет требованиям журнала ни с точки зрения качества, ни, тем более, содержания, – холодно и неожиданно заявила девица.

– Да. Я как-то не разглядел сразу… – пробормотал Лебедкин.

Морхинин даже вспотел от возмущения.

– К сожалению, Василий Григорьевич часто необоснованно обещает авторам принять их рукописи для публикации, – опять вмешалась смазливая девица.

Лебедкин что-то подтверждающее промямлил.

– А вы кто такая, чтобы делать мне заявления о моей рукописи! – разозлился Морхинин. – Я отдавал повесть главному редактору и хочу слышать объяснение от него, а не от вас.

– Я шеф-директор и заместитель главного редактора, – теперь уже упирая обе руки в бедра, сказала девица. – Меня зовут Инна Горякова, имейте в виду.

– Но члены редколлегии… – Морхинин не скрыл презрительного взгляда на съежившегося Лебедкина.

– Они здесь больше не работают, – отчеканила Горякова.

Морхинин остолбенел. Здесь столько лет действовала дружная, смелая, радикальная группа литераторов, да и отношения редколлегии с главным редактором сложились довольно свойские, почти как у разбойников с атаманом. И к тому же все они «не были врагами бутылки». Неужели эта молодая особа с остро торчащим бюстом, крутыми бедрами и наглым голосом сумела разогнать такую сплоченную компанию? И она же поставила в неловкое положение самодовольного старика Лебедкина?

– Хорошо, возвратите мою повесть, – сообразив, что дальнейшие пререкания бесполезны, мрачно сказал Морхинин.

– Да, она где-то… Инночка, найди автору его рукопись, – попросил Лебедкин смущенным голосом и обратил к девице взгляд побитого пса.

– Я понятия не имею, где рукопись этого субъекта.

– Она должна быть на столе главного редактора. Он же меня обнадежил, черт побери! – вскипел Морхинин.

– Нечего тут чертыхаться, талант! – крикнула, надвигаясь на Морхинина, Горякова. – Я не обязана знать, где валялась ваша повесть столько времени. Может, я выкинула ее в корзину!

Морхинин ощутил желание треснуть наотмашь по этому смазливому личику.

– Вы спросите лучше у Линника, – переходя на «вы» и посоветовав обратиться к первому подвернувшемуся сотруднику секретариата, оживился Лебедкин. – У него хранятся рукописи.

– И не обивайте здесь больше пороги, – посоветовала вслед Морхинину разошедшаяся девица.

– Ты еще мне будешь указывать! – сказал со смехом Морхинин. – Сопли утри, красотка!

– Бандит! – завизжала Горякова.

– Мымра! Я еще с тобой разберусь, – пообещал, употребляя уголовный лексикон, Валерьян Александрович.

Он понимал, что дальше по накалу ситуации и русскому заведению следует приступить к употреблению матерных выражений, но от этого все-таки воздержался. Небольшой сухонький Лебедкин вряд ли решился бы вступить в единоборство с рослым Морхининым, защищая своего «шеф-директора». Он из-за стола не двигался. Тем более, судя по распухшему носу, главный редактор уже получил заверение в почтении со стороны литературной общественности.

Выйдя от Лебедкина, Морхинин зашел в первый попавшийся кабинет. Здесь сидел над ведомостями об уплате взносов некто Линник.

– Леонид Иваныч, – возбужденно обратился к нему Морхинин, – что за кукольный театр у Лебедкина? Кто эта наглая потаскушка?

– Ох, не спрашивай, тут у нас такие дела!

– Девка-то кто?

– Из Армавира приехала. Студентка Лебедкина в институте. Он, говорят, для нее однокомнатную квартиру снял. А здесь произвел ее в шеф-директоры. Мужики журнальные возмутились…

– Дальше?

– Они приступили к Лебедкину: не нужен, мол, нам тут шеф-директор гребаный из твоих любовниц… А он им: «Кто не желает работать в таком составе, свободен». Наберу, мол, других. Ну, все они, значит, развернули бамперы и поперли в дверь. Он вскочил, побежал за ними: «Гранки, – кричит, – верните! Срываете выпуск журнала!» И схватил кого-то за рукав. Тут Селикатов Петька, критик-то, безо всякого почтения хрясть ему кулаком по носу… Кровища! Скандал! Сидит теперь с носом рядом со своей разлюбезной и не знает, что дальше делать.

– Ничего, помирятся, – Морхинин подумал, посвистел, чего-то придумал. – Да, «гром победы раздавайся, веселися, грозный росс»…

Поехал в центральное здание СПР, где главным редактором газеты «Московская литература» сидел Микола Лямченко. Вместо пышных казацких усов он носил теперь усики щеточкой и небольшую бородку вроде земских врачей или профессиональных революционеров начала прошлого века. Свитер и джинсы тоже сменил на цивильный костюм и ходил на службу при галстуке. А к компьютеру пристроил свою симпатичную жену.

Морхинин зашел к нему, рассказал про свою повесть, про Лебедкина, про наглую Горякову и поинтересовался, как это столь сплоченная команда не смогла пересилить какую-то студентку из Армавира.

– Ночная кукушка, брат, всех перекукует, – сказал Лямченко. – А у него, семидесятилетнего, с ней вытанцовывается, понял? Чего ж ты хочешь от старика? «Последний раз цветут астры и розы…» – неожиданно пропел он тенорком. – Вот так вот.

Морхинин взял у Лямченко сигарету. Закурил и объявил торжественно:

– Я в Италию улетаю на презентацию своей книги.