Ты проснешься - Марина Зосимкина Страница 37

Ноги метелили, а губы приговаривали:

— Сволочь Демидов, получай, сволочь Демидов.

Это были Валера и Рома.

Как же хорошо, ребята, что вы так и не научились вежливо открывать дверь!

Катя кое-как залезла в кресло у стола, попила водички из кувшина для кактусов и, прокашлявшись, сипло сообщила запыхавшимся спасителям:

— Только это не Демидов. Видимо, он сам подъехать не смог и отправил вместо себя своего партнера. Знакомьтесь, мальчики, перед вами валяется господин Ескевич, Иван Алексеевич, если я не ошибаюсь.

— А нам без разницы, — угрюмо ответил Роман. — Скажи вон начальнику спасибо за его паранойю.

— А почему вы по домам не разъехались? А? — все-таки удивилась Катя. — С чего это вдруг подстраховать меня решили?

— Да не подстраховать тебя решили, дура ты страшная, а застукать тебя решили, когда ты тут со своим, блин, Демидовым шуры-муры крутить будешь, — взвился вдруг Валера и хотел было еще раз двинуть ногой всхлипывающее тело Ескевича, но по пути передумал и вместо этого спросил:

— Катюх, а что все это значит, в натуре? Можешь внятно объяснить?

— Могу предположить, — тихо произнесла Катя.

Милиция, в лице Марианны и двух сержантов, приехала быстро. Хорошо, что Катя, позвонив, застала ее на месте. Ей очень не хотелось вообще никакой милиции, только не надо быть семи пядей во лбу, чтобы сообразить, что сегодняшняя история напрямую связана со всеми последними событиями в интернате.

Мрачная Путято бегло осмотрела все вокруг, не выразила сочувствия, а лишь спросила, нет ли у Кати еще чего-нибудь в запасе, лучше уж выложить все сразу.

Ескевича в наручниках к тому времени уже увели.

Катя рассказала про Лилькино сообщение и все, что знала со слов Виктории и Гены.

Задрав брови, Путято молча слушала, не перебивала. Фыркнула. Сказала бесцветным голосом, что в понедельник, возможно, вызовет, как потерпевшую, для дачи показаний. Еще сказала, что сейчас отправит своих сотрудников с арестованным одних, а сама поедет в интернат, чтобы изъять на время Викин мобильник. Добавила кислым тоном, что может подвезти Катю, потому что помнит, что она живет где-то там рядом.

Ехали молча и быстро. На перекрестке Катю высадили, распрощались прохладно. Путято вообще давала всячески понять, что гражданка Позднякова во всех своих неприятностях виновата сама.

Лучше бы призналась, что без гражданки Поздняковой следствие давно бы зашло в тупик. Но, видимо, это не входило в ее прямые обязанности как следователя, да и ронять свое милицейское достоинство тоже не гоже.

Хотя в чем-то эта сушеная Марианна, похоже, была права.

Катя постояла немного, провожая взглядом милицейскую машину с неблагодарной Марианной на борту, горестно вздохнула и побрела по почти ночному бульвару в темноте, скудно размытой фонарями и светом чужих окон.

Она медленно добрела до дома, вошла в подъезд, открыла почтовый ящик и, пошарив в его жестяном нутре, вытащила тощий пучок рекламных буклетов и листовок, каталог Центра уникальных товаров. И открытку.

На этот раз у красотки Барби глаза, руки и ноги были целы, а вот на обратной стороне открытки так и этак во множестве было наклеено одно только слово «сволочь».

В лучших традициях, слово было вырезано из какого-то недорогого журнала наподобие «Отдохни» или «ТВ-парк». А может и еще какого-то. И каждая из наклеенных бумажек выстреливала ненавистью. Или жгла. Или сочилась.

Это стало последней каплей. Катя, пряча лицо в капюшон и стараясь унять нервную дрожь, вошла в кабинку лифта, изо всех сил умоляя себя не завыть прямо тут. Войдя в квартиру, содрала ботинки и как была в джинсах и вязаном сером джемпере кинулась на кровать, дернула на себя покрывало и, укрывшись им с головой, с всхлипами и завываниями зарыдала.

Нарыдавшись до головокружения, тихонечко побрела на кухню. Залила кипятком пакетик чая. Вяло размышляла, что теперь-то все будет хорошо. Все позади. Преступников поймают и посадят. Одного-то уже поймали.

Жаль, что второй — Демидов.

И больше никто ее не будет убивать. Про открыточки она решила забыть. Потому что это просто бумажный мусор.

Вот когда горло стискивают с яростным и безумным желанием тебя убить, это по-настоящему страшно. А открыточки — смешно, просто смешно, право слово.

Лежа в постели, строила планы на завтра. Велела себе не раскисать. «Ты же крутая? Так Валера сказал. Ну вот. Нужно соответствовать, — слабо усмехнулась, — Значит, не раскисать — это раз. И два — настроиться на то, что завтрашний день будет насыщенный и интересный, чтобы как следует прочистить мозги от всех ненужных наслоений».

Завтра с утра Катерина решила встать пораньше, чтобы успеть к началу богослужения в храм святителя Кирилла Александрийского на Полянке. Завтра Лидушке девять дней, зайти надо непременно, записочку в алтарь отдать, помолиться.

Катя очень любила бывать в этом храме, но не всегда получалось попасть к началу службы, далековато расположен. Но завтра она обязательно встанет пораньше и все успеет. Поставит свечи к иконам, постоит у распятия Христа. Помянет новопреставленную рабу Божью Лидию. Перед иконой Богородицы помолится о своих. О том, чтобы у Виктории все было хорошо, и у Гены, и у далекой незнакомой Лили. Оденет, наконец, юбку.

А потом, после службы, заглянет на часок в «Землянку» к Витюше Панарину.

Витюшина «Землянка» — это что-то необыкновенное. Таких мест в Москве больше нет, Катя уверена.

Подвальчик. Спускаешься. Входишь, если пропустят. Там не просто фейс-контроль, там исключительно фейс-контроль, потому как допускаются только лично и хорошо знакомые.

Года два назад Катюша встретилась случайно с бывшим одноклассником Никитой Панариным.

Они с первого по девятый класс дружили втроем. Третья Людка Миколина была. Все обычно — жительствовали в одной пятиэтажке пока не расселили, уроки делали вместе, в первые компьютерные приставки вместе резались, азартно собирали вкладыши от жевательной резинки и яркие жестяные банки из-под непривычных тогда напитков типа кока-кола или спрайт. Потом его у них увела Динка Шаповалова и замуж за него, в результате, вышла, но так и не смогла простить ни Людке, ни Катерине их детскую дружбу. Ревнивая дура. Разбила такую компанию.

Катя увидела Никитоса, когда стояла в очереди за гамбургером в Макдоналдсе на Киевской, и так удивилась, как будто нос к носу столкнулась со снежным человеком, одетым в офисный костюм и в галстуке, и который, оказывается, существует, а говорили, что нет. Или как будто прошлая жизнь ни что иное, как иллюзия ее ума, а Никита — неожиданно материализовавшийся фантом.

А он как был, так и остался — веселый охламон, и волосы на макушке так же несерьезно торчат, но айфон крутой и ботиночки что надо.

Жевали гамбургеры, болтали, радовались встрече. В семейные дебри не влезали, старательно избегая этой темы. Видимо, не одна Динка ревнивая.