Аватар судьбы - Анна и Сергей Литвиновы Страница 37

– Что делать? – ответил я спокойно. – А ты убей – его.

В первый момент он обомлел:

– Как?!

Я пожал плечами:

– Очень просто. Ты ведь техник. Имеешь к самолетам постоянный доступ. А он, ты рассказывал, как раз летать снова начал. (Наш разговор происходил в середине марта шестьдесят восьмого года.) Поэтому все в твоих руках. Что-нибудь испорти незаметно в его самолете, он и разобьется.

Тут мне показалось, что мои слова упали на благодатную почву. И я, верно, вслух высказываю те мысли, которые Николай про себя уже начал продумывать.

– Ты что! – все же испугался он. – Ведь будет комиссия. Станут все проверять. Всегда, при любом авиапроисшествии, все проверяют. А в случае, если такой человек разобьется, тем более. Обязательно до правды докопаются. И меня вычислят.

Я заметил, конечно, по его речи, что сама по себе мысль об убийстве не вызывает в Ежове отторжения. Только вопрос о том, что его могут разоблачить и наказать. Заметил и понял, что надо ковать железо, пока горячо. Вот только хватит ли у Николая сил и духа, чтобы осуществить задуманное? И потом не сдать самого себя – и меня заодно?

Для подходящего случая у меня давно была заготовлена необходимая оснастка. Ее перевезли для меня из США по дипломатическим каналам, а потом мой связник в посольстве (меня не знающий) передал через тайник. На всякий случай я опять подал сигнал, чтобы подготовили, по моему особенному дополнительному распоряжению, мою срочную эвакуацию.

А когда мы в следующий раз встретились с Ежовым (Веру я начал потихоньку от себя отстранять, она свою роль уже сыграла), я напрямик спросил:

– Готов ли ты убить Гагарина – при условии, что тебя не заподозрят?

Он сильно побледнел, но кивнул:

– Готов. Я его ненавижу.

И тогда я передал ему небольшую ампулу, размером с указательный палец. Сказал: «Он ведь скоро пойдет в свой первый самостоятельный полет?»

– Да, но сначала с инструктором полетит.

– Пересекись с ним перед полетом. Придумай что-нибудь, чтобы поговорить. Юрий Алексеич мужик общительный. Вот и поболтай с ним. А потом обними, поцелуй, пожелай счастливого полета. Нажми на капсуле кнопку и незаметно засунь ее куда-нибудь ему в одежду. Или в планшет.

– И что будет?

– Там снотворный газ. Через двадцать минут и он, и инструктор уснут. Когда будут проверять, никаких следов в организмах не останется. Ни в крови летчиков, ни в тканях, ни в кабине. Ты будешь вне подозрений.

– Откуда у тебя это?

– Я ведь тебе рассказывал, что у меня друг – майор спецназа (а я действительно ему рассказывал, готовил обоснование). Он мне подарил как-то. Совершенно секретная разработка, я берег для себя, для какого-нибудь особенного случая. Но теперь понимаю: тебе нужнее.

И он взял капсулу. Да, взял. Теперь все зависело только от него – как два с небольшим года назад все держалось на Петюне.

Я поднажал:

– Когда его ближайший полет?

Николай замялся:

– Говорили, они завтра утром летят. С инструктором, полковником Серегиным.

И я потрепал его по плечу:

– Тогда сделай это. Прямо завтра.

Вечером я помчался назад, в Москву. Я понимал, что, как у вас говорят, пан или пропал, и другого шанса у меня не будет. Если Ежов дрогнет или расколется, я окажусь под ударом. И даже если он меня не выдаст, вряд ли у меня хватит терпения и сил, чтобы сплести новую интригу. Я подал резидентуре американского посольства сигнал с просьбой о срочной эвакуации. Дома привел все дела в порядок, уничтожил все бумаги – впрочем, в моем хозяйстве не было ничего, что могло бы меня изобличить как американского агента. Кроме, разумеется, капсулы, которую я отдал Николаю, и еще пары вещиц. Их я приготовил, чтобы взять с собой. И вечером следующего дня, двадцать седьмого марта, снова отправился в Щелково на своем горбатом (как его называли русские) «Запорожце». Я хорошо знал нравы советских средств массовой информации: если в этот день с Гагариным что-то даже случилось, никто не будет быстро объявлять о происшедшем. Раньше следующего утра никаких вестей ждать нечего. Однако я ждал изменения сетки вещания: если в СССР происходило что-то трагическое, впервые об этом можно было догадаться по преобладанию серьезной музыки в радиоэфире и на телевидении. Но до шести вечера программа не переменилась. В «Запорожце» у меня никакого радио не было. Узнать новости я хотел из первых рук.

Я оставил машину за четыре квартала от домика Веры. Проскользнул тихонько, стараясь, чтобы не заметили соседи. Хозяева меня не ждали. Вера спала. А в горнице за бутылкой оплывал Николай. Он был в ужасном состоянии. Пьян и еле ворочал языком. Молвил:

– А, это ты. Что ж, радуйся. Я сделал это. Они на аэродром не вернулись.

– Да быть не может!

– Да, да. Слышишь – вертолеты гудят? По всей округе поиски. Ищут обломки самолета. На связь он не выходит, на базу не вернулся.

Никаких вертолетов я не слышал, да и что они могли искать в темноте, в восемь часов вечера? Однако все прочие признания Ежова очень походили на правду.

– Значит, ты уверен, что Гагарин и его напарник погибли?

– Да, да, а как иначе?! И ты виновен в этом, ты!

Он вскочил и хотел броситься на меня, но не совладал со своим телом и тяжело плюхнулся на стул.

Я понимал, что оставлять его в живых ни в коем случае нельзя. Впрочем, я и не собирался. Я подошел к нему ближе и всадил в шею шприц со снотворным. Глаза Николая закатились, и он рухнул на стол.

Я прошел в спальню. Вера не проснулась, она тоже была изрядно выпивши. Но на всякий случай я и ей сделал укол в бедро. Они не очнутся, и, я думаю, оба заслужили свою смерть.

Я вытащил из печки угли (изба Веры, как восемьдесят процентов жилищ в России в те годы, отапливалась дровами). Разбросал их по полу. Подкинул сверху смятых газет. Подождал, пока огонь разгорится. И, стараясь оставаться незамеченным, вышел из дому.

Возвращаясь в Москву, на мосту через реку Пехорка я на минуту остановился и выбросил шприц. Туда же полетел пистолет. Он мне в итоге не понадобился.

На следующее утро, с паспортом на имя гражданина Великобритании, я вылетел из Москвы в Лондон. Первое, что я увидел в аэропорту «Хитроу», – заголовки газет с сообщениями о гибели первого космонавта планеты.

Впоследствии я прочел множество отчетов о причине падения самолета Гагарина. Ни тогда, в шестьдесят восьмом году, ни десятилетия спустя никто даже близко не подошел к истине. Хотя последние сообщения говорят о том, что оба пилота в ходе полета по какой-то странной причине потеряли сознание.

После выполнения задания я вернулся в Америку. Мистер Даллес выполнил свое обещание, и в несколько приемов на мой счет в Швейцарии были перечислены два миллиона долларов. Однако лично мы с ним больше не увиделись. В январе следующего, шестьдесят девятого года он, словно выполнив до конца свою жизненную миссию, скончался.