Красная роза печали - Наталья Александрова Страница 37

Расставаться с деньгами, однако, Павел Аркадьевич удивительно не любил, и, пока машина плавно двигалась по набережной Невы, в голове у него зародилась идея: можно кое-что предпринять, чтобы вернуть хотя бы часть утраченной суммы.

Прошло две недели. Наступила зима. Народ помаленьку начинал готовиться к встрече Нового года. Выпал снег, на улице стало светлее, и настроение у людей немного повысилось, в предвкушении праздника все кажется не так уж и плохо.

Сергей выскочил из лифта и заметил, что дверь соседей открыта настежь.

— Теть Надя, ты дома? — обрадованно крикнул он.

— Дома, дома.

Надежда две недели ухаживала за больной матерью, ту положили в больницу, и хоть все оказалось не так страшно, но больница далеко от дома, поэтому домой Надежда приезжала редко, только чтобы приготовить мужу обед и проведать кота, а так ночевала у тетки поблизости от больницы.

— Поправилась бабушка?

— Более-менее. Ты давай, заходи, я соскучилась.

— Так, — сказал Сергей, переступая порог квартиры, — про Сан Саныча я не спрашиваю, опять он отсутствует.

— Сегодня я даже и не знаю, где он, — отмахнулась Надежда, — ослабила контроль. Что у тебя нового? — и, видя, что Сергей нахмурился, поспешно добавила: — Чай будешь пить? У меня сегодня торт.

— Ну ладно, — подобрел Сергей. — Что ж, решено дело про маньяка с розой закрыть за неимением улик.

— Как же так?

— А вот так. Установили, что Мадам Джакузи прикончила первая жена ее мужа, из мести. Все косвенные улики об этом свидетельствуют.

— Это ты мне рассказывал в прошлый раз!

— Дальше, улетела она в Израиль и там пропала. Нет ее и все, исчезла.

— Искать надо!

— Кто там станет искать? Им-то что до нее, она же у нас преступница, а не у них. Поискали для проформы и бросили. А тут убийства-то прекратились, вот начальство и распорядилось дело закрыть. Дескать, убийца установлен, ножи, розы — все совпадает…

— Да ведь ножи не те!

— Те, не те — какая разница! Дело закрыто — и все!

— Ну, с Мадам Джакузи понятно — месть. А остальных-то на кой черт ей резать? — недоумевала Надежда.

— Наверное, для конспирации, — усмехнулся Сергей.

— А ты что так спокойно об этом говоришь? — прищурилась Надежда. — И вообще у тебя вид какой-то довольный, торт даже не ешь. Женился, что ли, почему такой сытый?

— Не женился, но тещу заимел, — рассмеялся Сергей. — Теперь хожу к ней чай пить.

— То-то я смотрю, ты поправился, — ревниво заметила Надежда.

— Угу, — довольно согласился Сергей, — такая, я тебе доложу, женщина, что просто клад! Готовит… ну прямо, как ты, — он добавил это, видя, как Надежда насупила брови. — Она свидетелем проходит по этому делу. И зовут почти как тебя — Надежда Петровна.

— А почему ты говоришь — теща? У нее что — дочка есть? — проницательно заметила Надежда.

— Трудно с тобой, — вздохнул Сергей. — Лишнего с тобой не ляпнешь, ты сразу все заметишь. Дочка-то у нее имеется и тоже, кстати, свидетелем по делу проходит, только мне там ничего не светит.

— Что же ты себя так низко ценишь? Говорят же — дочь выбирай по матери. Какая мать, такая и дочка со временем будет!

— Вряд ли. Она на мать совсем не похожа.

Сергей перехватил неудобный цветочный горшок и локтем нажал звонок квартиры на улице Карпинского.

— Иду, иду! — послышалось за дверью.

Сергей выставил вперед проклятое денежное дерево и ввалился в квартиру.

— Ой ты, господи! — воскликнула не старая еще женщина, мама Тани Королевой. — Спасибо вам, Сереженька! Уж как я жалела, что оно пропадет! А лиану, что вы в прошлый раз принесли, я в поликлинику отдала. У них места много, развесили ее по стенам. А денежное дерево никому не отдадим, у себя оставим, авось деньги в доме заведутся…

И, конечно, она усадила Сергея на кухне пить чай с вкуснейшими плюшками.

— Ешьте, ешьте, мужчину надо хорошо кормить.

«Мне бы такую тещу!» — подумал Сергей.

— Вот так вот, — грустно молвила Надежда Петровна. — Значит, исчезла Анна, и никогда я ее больше не увижу.

— Дело закрыто, — Сергей развел руками и опустил голову, помешивая чай.

— Странная судьба…

— Даже очень! — оживился Сергей.

— А знаете, — Надежда Петровна посмотрела ему в глаза, — я ее, Анну-то, не осуждаю. То есть убивать, конечно, нехорошо, и я не то чтобы не осуждаю, но понять могу. Потому что если бы вы видели, как она страдала, как вся жизнь у нее прахом пошла… Ведь у нее свету-то в окошке всего и было, что работа да муж. Причем муж всегда на первом месте. Я сама тоже замужем тридцать лет прожила счастливо, но вот умер Валентин — что же делать, надо дальше как-то жить. Я ей, Анне-то, и говорю, а если бы он умер? Ведь от этого не уйдешь, со всеми рано или поздно такое случается. А она отвечает, что, если бы он умер, ей бы легче было. Много раз мы с ней об этом говорили, никак я не могла ее убедить, что нужно все забыть и жизнь свою дальше продолжать. Такой уж у нее был характер, да еще болезнь… Лечили ее лечили, да не вылечили, потому что, откровенно говоря, чахла она прямо на глазах и долго бы не протянула. Ведь у нее после больницы этой, — Надежда Петровна понизила голос, — прямо припадки начались. В обморок она падала, грохнется и лежит без памяти, вот как ее изнутри горе-то сжигало!

— Точно, припадки, вы не преувеличиваете? — осторожно спросил Сергей.

— Да что мне преувеличивать! — рассердилась его собеседница. — Несколько раз я сама видела, присутствовала при этом. Сначала судороги у нее по всему телу, а потом лежит как мертвая, ни рукой ни ногой не пошевелит.

— А в клинике нервной, где она лечилась, мне ничего такого не говорили.

— Откуда они могут знать? — Надежда Петровна устало махнула рукой. — Это началось у Анны уже после, она в клинику не обращалась, потому что ей и так там за полгода осточертело. Сами знаете, как у нас в бесплатных больницах лечат.

— Ну, ну, — и что припадки? Часто случалось такое? — Сергей продолжал расспрашивать и сам не зная, зачем.

— Часто не часто, а случалось. Не то чтобы там раз в неделю или в две, а так: то месяца два нету, а то — через неделю. Зашла я как-то к ней, она позвонила, говорит, что лежит, попросила хлеба купить. Как начало ее колотить! Я хочу «Скорую» вызвать — она не дает, пройдет, говорит. И действительно, прошло, я ее на диван уложила, посидела с ней… потом ушла.

— Когда это было?

— В тот раз не помню, а еще раз — восемнадцатого октября. Я потому не забыла, что в этот день у Наташеньки, внучки, день рождения. Я обещала пирог испечь, ребята должны к ней прийти, а я сижу у Анны и бросить ее не могу. В пять часов только освободилась, когда Анне полегче стало, заснула она.