Скандинавия глазами разведчика - Борис Григорьев Страница 37

Посол полагал, что обмен мнениями с ответственными чиновниками из Союза должен был способствовать высоким целям воспитания людей, их объективного информирования в условиях ежечасно противостоящей им наглядной буржуазной пропаганды, сплошь и рядом грубо искажающей советскую действительность.

Резонанс от новых советских мирных инициатив был столь велик, что его не удалось умолчать, несмотря на полное умалчивание.

Каждый из докладчиков считал своим долгом подчеркнуть важность своей командировки в Данию для процветания отечества и стеснительно скромно, как-то вскользь, отдавал дань достижениям датчан. Потом переходил к изложению внутриполитической или внутриэкономической ситуации, которая сложилась к моменту его отлёта из Шереметьева. Пожеманившись немного и покрасовавшись на виду такой почтенной публики, докладчик переходил к фактам. Его рассказ в конечном счёте выливался в гневное и нелицеприятное обличение бесхозяйственности и разгильдяйства. Делалось это с таким неподдельным пылом, который естественно предполагал непричастность самого рассказчика ко всем этим безобразиям.

Он доводил до сведения притихших присутствующих, как пьяные нефтяники загубили в Тюмени целое месторождение, способное обогатить два Кувейта и три Бахрейна; как было начато строительство атомной электростанции на зыбучих песках Волго-Дона; как была решена проблема нехватки целлюлозы за счёт существования Байкала. Он разъяснял, почему на совещание в КПСС не прибыли румыны, итальянцы и испанцы и что замышляют против нас еврокоммунисты, сионисты и масоны; какой бардак творится в Госплане; кому набил морду сын министра внутренних дел Щёлокова; за что был снят со своего поста первый секретарь Рязанского обкома; какими болезнями страдают наши вожди и когда, наконец, будет в основном построено коммунистическое общество.

Слушатели закрывали от ужаса глаза, шевеля беззвучно губами, творя, по-видимому, молитву «Спаси и сохрани нас, Господи, от погибели». Некоторые смущённо перешёптывались между собой. Посол начинал кряхтеть и бросать неодобрительные взгляды в сторону не в меру распоясавшегося краснобая из столицы. Отдельные члены совколонии, искренне верившие до сих пор сообщениям «Правды» и «Известий», хватались за сердце и всем своим видом умоляли прекратить эту невыносимую для них пытку.

Ошарашенные дипломаты, дождавшись, когда докладчик-садист наконец выдохнется, спешно покидали кабинет посла и бурными потоками растекались по коридорам посольства, образовывая островки жарких яростных дискуссий. Начинались споры до хрипоты, переносившиеся вместе с участниками совещания в стены других загранучреждений. Получив мощный толчок, вулкан продолжал ещё долго клокотать на периферии советского анклава, пока энтропия ежедневной рутины не гасила его энергию.

Встречи с делегациями, несомненно, способствовали воспитанию дипломатического состава, но далеко не в том направлении, какого желал посол. Порцию такого воспитательного воздействия пришлось получить и мне. В качестве воспитателей выступили упомянутые уже выше Корионов и Шапошников.

Как-то меня к себе вызвал резидент и сообщил, что от посла поступила просьба проводить работников ЦК в аэропорт Каструп.

— Они уже завершили свою работу, — хмыкнул он иронично, как бы ставя под сомнение правомерность употребления термина «работа», — и возвращаются назад в Москву. Свяжись с ними и договорись, когда им надо выезжать из посольства. Только будь осторожен: мужики они крутые, своенравные. Постарайся, чтобы в наш адрес не было нареканий. Хоккей?

— Понятно. Как бы чего не вышло... То-то посол не отрядил своих на проводы.

— Ладно-ладно. Приказы не обсуждают.

Делегаты со Старой площади слишком хорошо были известны всем сотрудникам посольства, но не благодаря своему выдающемуся вкладу в международное коммунистическое движение, а своему пристрастию к горячительным напиткам. Останавливались они всегда в гостевой комнате посольства и до конца своего пребывания за ворота советской территории не выходили. Очевидно, чистота их партийных взглядов не позволяла ступать на грязную почву идеологических противников.

Спали и дневали они в небольшой комнате и оставляли её по самой крайней нужде, например, когда в посольство приходили их партнёры из ЦК КПД. По возвращении со встречи они писали пространные простыни-телеграммы, передавали их послу через секретаря и принимались за новые опусы, призванные привести к коммунистическому перевороту в Датском королевстве. Но революция в Дании задерживалась, а значит, у Шапошникова и Корионова оставалась возможность ещё многажды посещать эту благословенную страну.

— И откуда только они черпают свою информацию? — удивлялись их плодовитости дипломаты.

— Как откуда? — отвечал заведующий референтурой Иван Сергеевич Ануров. — Всё оттуда же... со дна гранёного стакана.

Ивану Сергеевичу дважды «посчастливилось» уезжать из страны пребывания в связи с разрывом дипломатических отношений: в июне 1941 года—из Германии, а в июне 1967 года — из Израиля. Он многое пережил и многое повидал, а потому всё, что он говорил, воспринималось как сущая правда.

И в самом деле, этот слаженный партийно-пропагандистский тандем не имел себе равных в опорожнении коньячных бутылок. К концу «рабочего» дня они так «урабатывали» себя, что с трудом ворочали языками и укладывались спать не раздеваясь.

— Неужели им не интересно выйти в город, посмотреть на людей, обстановку? — спрашивали новички, впервые услышав рассказ о Корионове и Шапошникове.

— Чудак ты, Василий. Им это не нужно. Они не за этим приехали сюда. Они ездят сюда, чтобы хорошенько напиться, как ездят в Ялту некоторые мужички погулять с бабцами, — объяснял Ануров. Иван Сергеевич был с комсомольских лет дружен с секретарём Верховного Совета Михаилом Порфирьевичем Георгадзе и мог судить о нравах в партийных верхах со знанием дела.

— А чего же наш посол терпит их безобразия и не «капнет» на них в Москву?

— Писал, милок, «капал» не единожды. Да что толку-то? У них своя игра.

Рассказывали, что подгулявшие номенклатурные работники били у себя в гостевой посуду и выбрасывали через окно пустые бутылки из-под «армянского» (благо окно выходило во двор, а не на тротуар, по которому ходили датчане), приставали к жене повара, приносящей им еду, и до утра пели песню «По Дону гуляет казак молодой».

Конфликт возник из-за того, что хозяин дома пристал к моей жене с известными намерениями.

Посол действительно неоднократно «сигнализировал» в Москву о недостойном поведении партийного журналиста и чиновника, пытался «сбагрить» их на руки Кнуду Есперсену, но всё оставалось по-старому. Парочка не желала останавливаться в гостиницах, ссылаясь на обладание партийными и государственными секретами, из-за которых коварный враг может устроить ей провокацию. И тут они были правы: их поведение было настолько вызывающим, что они сами напрашивались на провокацию. В посольстве они были в безопасности.

...Я поднялся наверх и позвонил в дверь гостевой. Никто за дверью не ответил. Осторожно нажав ручку, я приоткрыл дверь и просунул в проём голову. Моему взору представилась идиллическая картина безмятежного сна двух русских богатырей, расположившихся прямо в креслах. Завсектором смачно чмокал во сне губами и одной ногой делал некое подобие антраша. Галстук съехал набок, руки безжизненно повисли вниз. Партийный журналист-обозреватель сладко похрапывал, примостившись в узком для него кресле бочком и подложив под голову обе руки. На столе стояла недопитая бутылка коричневой жидкости и два гранёных стакана. Хрусталь по распоряжению посла им больше не доверяли.