Бог Огня - Василий Казаринов Страница 37

— Это я, Дуся… — успел Б. О. втолкнуть в щель короткое сообщение, хвост которого, однако, был прищемлен вставшей на место дверью. После этого она медленно отворилась.

— Я сейчас. Проходите на кухню, — донесся из глубин темной прихожей голос, откатывавшийся куда-то вправо по коридору. — У меня тут одна срочная работа…

Мельком Бася успела рассмотреть, что хозяин квартиры — мужчина, и спросила:

— Это Дуся? Точно?

— Дуся, Дуся… — Б. О. толкнул дверь на кухню. Обстановку ее составляли замызганная двухконфорочная плита, настенный шкафчик, стоявший на полу и служивший, по всей видимости, в качестве обеденного стола, шаткая табуретка и огромный пластиковый мешок, набитый белыми стаканчиками из-под супов быстрого приготовления.

Возраст Дуси по первому впечатлению можно было определить от двадцати пяти до тридцати пяти лет. У него было лошадиное костлявое лицо, обтянутое тонкой кожей — нездоровой, пепельно-желтой, крупнопористой, крапленной красноватыми прыщиками. Узкий, напоминавший копилочную прорезь рот и мясистый нос, покрытый испариной, достойно довершали портрет.

— Славный у тебя приятель. Очаровашка.

— Есть немного, — неопределенно ответил Б. О. — Зато полезен в деле.

Комната выглядела поопрятней кухни, хотя обстановкой тоже не блистала: диван, на который сползал свисавший из-под потолка стенной ковер, ребристое полотно оконных жалюзи, громоздкий сервант, обтянутый вытершейся, местами отслаивавшейся фанерой, стол у стены — на нем два компьютера.

— Какие проблемы? — процедил сквозь копилочный паз рта Дуся, не отрываясь от монитора.

Б. О. полез в карман куртки, достал сверток, положил на стол.

— Тут у меня один винчестер. Посмотри, что на нем. Все текстовые файлы, если таковые найдутся, скачаешь мне, идет?

— Идет, — кивнул Дуся. — И всего-то?

— Да, пока все. — Б. О. направился к выходу.

Когда они выбрались из унылого квартала и покатили в сторону центра, Бася, припоминая впечатление от странного безалаберного дома, спросила:

— А этот Дуся… Почему его так зовут?

— Понятия не имею. Зовут и зовут, а почему — не знаю. Зато хорошо знаю, что иногда он бывает незаменим.

Они застряли на светофоре. Уже успевший накалиться город дышал в открытые окна машины угаром автомобильного чада.

— Слушай, — спросил Б. О., вытирая лоб платком, — может, есть смысл податься на свежий воздух? Махнем к тебе на дачу?

— Давай, — вяло отозвалась она.

* * *

Предчувствие боли возникло у Баси в тот момент, когда Б. О., откинув клапан своей сумки, достал из него коричневую коленкоровую тетрадь и протянул ей:

— На, прочти. Последняя запись.

Тетрадь смутно знакома — откуда? — ах да, бытовая мелкопоместная проза последней четверти двадцатого века… Такую тетрадку она уже держала в руках в кабинете дачного соседа.

Она медленно пустила страницы веером, разыскивая последнюю запись, нашла, пробежала ее глазами.

Именно тут мягкая и тупая, как ватный тампон, боль толкнулась в сердце, но постояла в нем недолго, потекла по телу, теряя силу, но зато наполняя ткани тяжестью, и заполнила всю ее.

Это странное ощущение уже не воспринималось как боль. Это была просто тяжесть, проникавшая в каждую клетку, и Басе вдруг представилось, что состоит она из одного жидкого свинца, утягивающего, как увесистое грузило, в грязно-желтую прохладную муть весь тот предметный и озвученный мир, что обступал ее со всех сторон:

— почерневшее ложе камина, на стенку которого облокачивался Б. О., с виноватым видом глядевший на шевеление теней в треугольном пятне света опрокинутого на пол распахнутого окна;

— и запахи остывавшей от дневного зноя, утомленно вздохнувшей наконец в полную грудь травы;

— и колено водосточной трубы, цапнутое кронштейном, — его было видно через окно;

— и звонкие тексты, которые азбукой Морзе выстукивал повисший где-то высоко на дереве дятел;

— лысая макушка черного сотового телефона, погруженного в боковой карманчик сумки;

— старый, в выцветшем мундире «Наш современник», распахнутый посредине, распластанный на столе корешком вверх и изображавший собой подстреленную птицу с безвольно разваленными крыльями, — словом, все это тихо и безнадежно шло ко дну и исчезало из поля зрения, зависнув где-то выше скользкого дна, на который опускалось свинцовое грузило.

Прохладно, беззвучно, безвоздушно — таковы были приметы той среды, куда опустилась Бася. Она уже не чувствовала, как Б. О., осторожно подсунув ладонь под спину, укладывает ее на диван, подсовывает под голову подушку, укрывает пледом. Она не ощущала уже ни его прикосновений, ни щекочущей ласки ворсистого пледа — просто лежала в свинцовом коконе и пристально следила за тем, как в старом дворе за круглой бетонной тумбой со стальной дверкой, открывавшей в давние, давние времена вход в угольный склад, откуда бабушка носила в дом большие ведра с сально поблескивавшими каменьями, которыми почему-то топили печь (и камни эти горели!), сидит занятая сосредоточенным туалетом трехцветная, черно-белая с двумя рыжими пятнами на голове и одним, похожим на карту Африки, на боку, кошка.

Кошка старательно умывалась, круговым движением лапы освежая мордочку; как всякая женщина, наводящая красоту, она предавалась этому занятию самозабвенно и не замечала, как метрах в десяти позади нее из-за гаража показалась овчарка Альма в компании со своим хозяином, высоченным, осанистым, совершенно лысым генералом.

Возможно, потому, что овчарка оказалась с подветренной стороны, кошка не почуяла ее запаха, но, скорее всего, она все-таки слышала его, но нисколько не потревожилась, потому что всем тем, кто составлял живую природу двора, было хорошо известно: Альма нападает только на своих сестер по крови, обходя братьев стороной, а расправы над инородцами вообще считает ниже своего достоинства.

Альма шла строго у ноги хозяина, равняясь на ритмично ломавшийся на уровне колена широкий красный лампас, и совершенно игнорировала кошку, но в тот момент, когда генерал дошел до бетонного дота, она резко, без предупреждения, по обыкновению молча, бросилась вправо от генеральской ноги. Удар лапы пришелся кошке в спину, чуть ниже лопаток, он распластал трехцветную на земле — так она и лежала, как паркетная шкурка, из которой вынули кости и мышцы, и кричала.

Генерал зычным голосом отдал Альме какой-то короткий, рубленый приказ, и они пошли дальше, оставив трехцветный, тонко завывавший коврик лежать у бетонной тумбы со стальной дверкой, которую никто давным-давно не открывал, так как еще в незапамятные времена к дому протянули теплоцентраль и провели газ, так приятно гудевший в кухонных колонках.

Кошка попробовала встать и тут же, как набитая ватой кукла, упала на бок. Попробовала еще раз. И еще.