Жена нелегала - Андрей Остальский Страница 37

За это разочарование она очень сердилась на себя. «Вроде же не самый слабый человек. А вот так унизительно… как будто надеюсь на что-то. А на что надеяться-то после всего, что было? Разве не ясно, что это конец? И слава богу, что конец! Нельзя, никак нельзя позволить ему снова себя уговорить. О, как он умеет уговаривать, златоуст, лицедей, лжец! Надо, надо, надо покончить с этим. Жить так дальше нельзя. Невозможно — противно и унизительно. И главное — совершенно бесперспективно.

Не надо бы, чтобы это оказался он. Пусть кто угодно, пусть опять сектант или свидетель Иеговы — хотя, что за чушь лезет в голову — какой еще свидетель в три ночи! Ну, пусть кто-нибудь другой, только не он!» Так заклинала судьбу Джули, спускаясь на первый этаж. Но когда звонок запел в третий раз, почему-то точно уже поняла: это Карл. А кто же еще?

Карл стоял на пороге и смотрел на нее глазами побитой собаки. Выглядел он ужасно, даже при свете фонаря это было видно. И вся ее решимость непременно его прогнать, изобразить полное безразличие и даже раздражение куда-то подевалась. («Да как ты смеешь? В три часа ночи! В этом доме ребенок, или ты забыл? И вообще я же ясно тебе сказала…») Вот все эти тщательно отрепетированные слова застряли в горле. И высокомерно оскорбленного выражения на лице тоже, наверно, не получилось. А получилось бог его знает что. Что-то она жалко залепетала. Кажется: зачем ты пришел?

А Карл странно в ответ полуулыбнулся. Прижал почему-то руку к груди. А потом пошатнулся. И она испугалась и окончательно забыла все свои великие приготовления.

Забормотала: что, что с тобой, случилось что-нибудь? И он, конечно, воспринял это как приглашение и шагнул внутрь. А она покорно отступила в сторону и дала ему пройти.

«Ну не могу же я прогнать человека глубокой ночью, я же христианка, — уговаривала сама себя Джули. — Тем более что человек явно не в себе. Но это не значит, что я позволю ему остаться надолго. Утром он должен уйти. Главное — до того, как Шанталь проснется».

Это была хорошая формула, она позволяла как-то прожить ближайшие часы.

«На второй этаж нельзя его пускать», — думала Джули. Она пошла в гостиную, и Карл поплелся за ней. Зажгла свет. Не дожидаясь приглашения, он уселся — почти упал! — в свое любимое бордовой кожи кресло. Закрыл глаза. Вытянул ноги. «Налить тебе воды?» — спросила Джули. Он кивнул. Она пошла на кухню, налила воду в стакан, вернулась.

Карл спал. Глубоко и беспробудно.

Джули поставила стакан рядом с ним на маленький столик и принялась Карла разглядывать — до этого не осмеливалась посмотреть на него в упор.

Такого Карла она еще не видела — он осунулся. За те два с половиной месяца, что они не виделись (ну, почти — семьдесят один день, если быть точным), он потерял в весе фунтов десять, не меньше. Кожа обтянула череп — некрасиво! Вокруг глаз черные круги.

Но именно от того, что он вдруг стал менее красив, совсем не силен, беззащитен, от того, что его вечная невидимая броня куда-то испарилась, от всего этого все ожесточение Джули, весь ее праведный гнев куда-то испарились тоже. И это было неправильно, неправильно!

Джули погасила свет в гостиной, поднялась наверх, улеглась в кровать. Закрыла глаза. Приказала себе заснуть. Но сразу поняла, что ничего из этого не выйдет. Сердце стучало. Хотелось бежать, выяснять, доказывать. Достучаться до какого-то другого, настоящего, замечательного Карла, которого она, наверно, выдумала давным-давно. Но который, возможно, теперь появился откуда-то и спал, сидя в гостиной.

Джули встала, спустилась на первый этаж. Заглянула в гостиную — ничего не изменилось, уже от двери она услыхала его знакомое, родное посапывание.

«Это ужасно, отвратительно. Я опять в его власти. Совсем. Он снова может делать со мной все что угодно. Просто вот лежит, спит, как в обмороке, почти без сознания, и владеет мной!» — думала Джули, но эти правильные и гневные слова больше не работали.

Жалость и нежность переполняли ее, и ей нестерпимо хотелось только одного: встать рядом с ним на колени и тихонечко гладить и гладить его по ввалившемуся небритому лицу.

«Как тебе не стыдно, ты должна быть сама себе противна», — пытался сопротивляться кто-то внутри Джули, но это шли уже арьергардные бои.

«Ну хоть для виду покочевряжься, не продавай себя дешево!» — пискнул напоследок этот внутренний голос и замолчал.

И так же вот было почти с самого начала. Здравый смысл, все, чему она выучилась верить в этой жизни, ее здоровый ироничный скептицизм — все исчезало куда-то, стоило ему посмотреть ей в глаза. С самого начала он обрел безграничную власть над ней — без всяких видимых усилий. Улыбнулся — и все, готово дело!

Джули любила вспоминать, как они встретились. А Карл — нет, как только она пыталась заговорить об этом, тут же переводил беседу на другую тему. Почему? Одна из его необъяснимых странностей.

Поэтому предаваться воспоминаниям оставалось только наедине с собой. Потому что с подругами или, не приведи господь, с тетушкой обсуждать это тоже было совершенно невозможно.

… Джули могла его и вовсе не заметить, потому что он сидел за дальним столиком в углу. Но когда она его увидела, то ее будто громом ударило. Что-то в нем такое было, на что ужасно, неодолимо захотелось посмотреть поближе. Хотя в этом стыдно было признаться самой себе. Она же была совсем не из тех, кто заглядывается на посторонних мужчин. Ведь это не только неприлично, но и совершенно глупо! Бессмысленно.

С другой стороны, ходила же она в Париже бесконечно смотреть на картины Ренуара. Тетушка над ней смеялась и считала это баловством. Даже рассердилась, когда они в прошлый раз в Музее д’Орсэ спустились уже на первый этаж, продвигались к выходу. И тут Джули вдруг приспичило вернуться, что-то ей позарез потребовалось досмотреть, уточнить в картине «Девочки у фортепиано», как нарисованы волосы у той, что на переднем плане. В общем, она заявила тетушке, что должна обязательно, немедленно подняться опять на верхний этаж. Всего на пять минут. Ведь неизвестно, когда они в следующий раз до Парижа доберутся.

Вот и в тот день на пароме она ощутила похожую потребность. Это не имело никакого отношения к сексу или ко всяким там романтическим делам, уверяла она себя. Просто какой-то необыкновенный, красивый человек попался. Как произведение искусства. Ну что плохого будет, если она еще поглазеет на него украдкой? Он даже не заметит. И все равно на пароме делать нечего, скучно.

Случилось вот что: посредине пути из Булони Джули заскучала. Роман Фаулза она закончила раньше, чем ожидала. А газет и журналов с собой не взяла. Да она и не была любительницей периодики. Это тетушка впилась глазами в свое «Хорошее домоводство» и потеряла интерес к окружающему. А Джули хотелось еще немного побыть в волшебном мире «Мага». В этом реалистическом, печальном волшебстве, от которого захватывало дух. Поэтому она тихонько, чтобы не беспокоить тетушку, спустилась на нижнюю палубу парома, где шла веселая гульба. Здесь располагались буфетные стойки, торговавшие и разливным пивом, и всякими закусками, и главная приманка, из-за которой многие и катались на пароме взад-вперед — магазин дьюти фри, в котором можно было за половину цены английской и две трети французской купить и вина, и виски, и сигарет. А также духи и всякую парфюмерию. Джули с тетушкой сбегали туда целенаправленно, быстренько отоварились парой блоков сигарет — заказ Джона и Роберта, а также шампанским, припасенным на Рождество.