Убийственная красота - Фридрих Незнанский Страница 37

На этом «но» Саша закрыл ее губы долгим, нескончаемым поцелуем.

Дачный поселок был уже довольно пустынным. Дома зажглись светом ламп, где собирались ужинать или уже ужинали приехавшие на участки горожане. Литвинов приехал довольно поздно. Вышел из машины, чтобы открыть гараж. На соседнем участке преклонных лет мужчина собирал яблоки.

— День добрый, Владимир Семенович! — поприветствовал Литвинов соседа.

Тот выпрямился, засеменил навстречу.

— Здрасте, здрасте, Марат Игоревич! Что-то вы поздновато сегодня.

— Да вот все работа. Хотел выбраться раньше — не получилось. Приехал проведать работника нашего. Зарплату ему привез. Как он здесь?

— Ой, надо ли ему зарплату-то? Я туточки заходил к вам вечерком, так он ничего не делает, работник ваш. Все больше у телевизора.

— Ну… Не круглые же сутки ему работать. Кто ж вечером электропроводкой занимается? Темно.

— Так что он сделал-то за неделю? Расковырял стены, и все. Я-то еще думал потом к себе его заманить, а вижу: нерасторопный работник, нет! Да и странный какой-то. Все молчком. Ему — «драсте», он в ответ только башкой махнет. И ни гугу. Немой он, что ли?

— Нет. Просто молчун. Вообще-то он выпить любит. Может, попивает втихаря, а не разговаривает, чтобы не выдать себя. А кто ж из них не любит, с другой-то стороны? Где ж непьющего взять?

— Пьяным-то я его не видел, врать не буду, — пожевал губами старичок, — но все он как-то… болтается без дела. То по участку шастает, крыжовник рвет. Чего это он ваш крыжовник-то рвет?

— Марина ему разрешила.

— Ох, Маринушка ваша, она последнюю рубаху свою отдаст. А вы-то что ж смотрите?

— Так вот я и приехал посмотреть, как он здесь, — рассмеялся Литвинов. — К тому же мы на воскресенье друзей пригласили. Так я припасы привез. Чтобы все в один день не тащить.

— Ну добре, добре…

Литвинов поставил машину в гараж, прошел к дому, нагруженный двумя сумками. На стенах веранды, через которую пролегал путь в комнаты, свешивались обрезанные провода, вскрытые розетки. На столе стоял раскрытый ящик с инструментами.

В одной из комнат, выполняющей роль гостиной и столовой, на диване, напротив включенного телевизора, лежал невысокий, тщедушный мужчина.

— Привет, Дмитрий!

— П-п-ри-в-в-вет!

Мужчина поднялся, оглядел Литвинова.

— Ч-тт-о?

— Ничего. Приехал тебя проведать. Жратвы привез. Помоги сумки разгрузить.

Дмитрий подошел к столу. Марат Игоревич извлекал из сумки колбасу, сыр, копченую курицу, мясо.

— Так, мясо неси в холодильник. Суп себе сваришь. И на второе что-нибудь сделаешь.

Дмитрий Круглов не отрываясь смотрел на вторую сумку, из которой торчали горлышки многочисленных бутылок.

— Что, выпить хочешь?

— Н-н-ельз-з-з-я м-м-не м-м-мног-г-го.

— Зачем много? Много не надо, а понемногу все всем можно. Тем более если напитки качественные. А у меня других не бывает. Так что я тебе как врач разрешаю. Тем более что поговорить нужно.

— Я т-т-т-ут оз-з-зверел сов-в-в-сем. Од-д-дин.

— Тем более. Давай на стол накрывать.

Дмитрий засуетился, полез в буфет за тарелками, рюмками, вилками. Начал торопливо раскладывать привезенные лакомства.

Марат Игоревич поставил на стол литровую бутыль «Русского стандарта».

— М-м-м-но-г-го, — испугался Дмитрий.

— А кто тебя заставляет все пить? — Тем не менее он налил по полной, весьма вместительной стопке. — Ну, давай!

Они выпили не чокаясь.

— К-к-к-лас-с-ная водка, — оценил Круглов и с жадностью набросился на еду.

Литвинов закусывал не торопясь, понемногу.

— Что же ты, чудила, проводкой не занимаешься? Сосед вон удивляется, что за работник у меня.

— П-пусть не л-лезет в дом, педрило.

После выпитой рюмки он почти перестал заикаться. Потому-то так и любил выпивать. Выпьешь — и ты человек. Правда, останавливаться не умел. И потом, после двух-трех бутылок, тело сводили жуткие судороги и голова раскалывалась от боли.

Литвинов снова наполнил стопки.

— Ч-что там делается, в городе?

— Что? Вот выпьем сейчас, и я расскажу тебе — что.

Выпили. Дмитрий хмелел на глазах.

— Так вот. Ищут тебя. Ищут пожарные, ищет милиция. Фотографы, правда, пока не ищут, — наблюдая за Кругловым, сообщил Марат Игоревич.

— Ишь ты, быстрые какие.

— А ты думал, они дураки? Отпуск кончится, куда тебя девать?

— А что мне? Я в-в-ообще контуженый. У меня с-с-правка.

— То, что ты контуженый, это сомнений не вызывает. Кто тебя, мудака, просил человека убивать?

— Кто-кто… Не знаешь разве? — усмехнулся Дмитрий.

— Тебя просили попугать. Так чтобы слегка рвануло, чуть-чуть. Чтобы поцарапало немножко, а не на части разорвало.

— Ош-шибочка вышла, передоз, — нагло ухмыльнулся Круглов. — Нальешь еще или как?

— Налью, этого добра не жалко. — Литвинов наполнил рюмки.

Они снова выпили. Круглов следил пьяными глазами за Литвиновым. Тот демонстративно пил не меньше электрика.

Следи, следи, следопыт хренов! Тебе меня не переиграть. Образование — великая вещь. Плюс возможности. И сорбент, который принят за полчаса до пьянки, мои мозги сохранит в ясности. А вот твои… Литвинов взял куриную ногу, отщипывая коричневое мясо, продолжил:

— Ошибочка, говоришь? Хорошенькое дело! И кому платить за твои ошибочки?

— Т-тебе, — ухмыльнулся электрик.

— То есть?

— Л-ладно, Игорич, нечего из себя целку-то строить. Не ты ли меня нанял пару месяцев назад, чтобы я Маринку т-твою на нужную тебе мысль навел, да с-совет ей дал, да в исполнители записался, а? За-за-был уже, что ли? То-то она на кухне все причитала: мой б-бедный Марат! Затравили, замучили, изверги! Звонят, угрожают. Мы жа-алуемся, на нас ноль внимания! С ума можно сойти! И что я должен был ей посоветовать? А давайте-ка, Мариночка Ильинична, устроим как бы взрыв. Подложим взрывпакетик и сами же его обнаружим… Тут-то они и всполошатся, пожарные с милицией! И начнут копытами бить: кто нашего Марата обижает? Арестовать! А она: да кто же его подложит-то? А я ей: я подложу. Потому что не могу смотреть на ваши страдания. Потому как уважаю вас безмерно за доброту вашу. Сам подложу, сам и обезврежу… Так и сделано было. А когда не арестовали того, кого ты засадить хотел, снова нужно было Мариночку завести: а давай-ка повторим, Ильинична! Первый раз не среагировали, а на второй-то уж конечно всполошатся! Мы теперь другого шуганем, который покруче.