Месть в конверте - Фридрих Незнанский Страница 37

— У меня будет простая скромная квартирка в «Щ», — ответила хозяйка и, увидев удивление гостя, пояснила: — Это такой район Академгородка, называется микрорайон «Щ».

— Анна Николаевна, послушайте, — начал Володя. — Прежде всего я хочу сказать, что очень вам сочувствую и считаю дело вашего мужа очень… ну мягко говоря, странным.

— Мы все еще не перестали надеяться…

— Тем не менее не хочу вас напрасно обнадеживать и скажу честно: мы расследуем совсем другое дело, но оно пересеклось с делом вашего мужа. Может быть, наше расследование станет неким толчком, и для вас что-то изменится, но я не могу вам этого обещать, поскольку наша цель изначально — другая.

— Я понимаю вас.

— Я должен задать вам несколько вопросов… быть может, немного неожиданных. Нас интересует все, что касается контактов вашего супруга с ФСБ.

— Что вы имеете в виду? — Анна Николаевна выпрямилась.

— Я конкретизирую. Нам известно, что Валентин Данилович встречался с некоторыми сотрудниками органов. Ежели угодно — они с ним встречались, вызывали, или как еще сказать. Если вы знаете, с кем именно, прошу вас назвать их.

— Ах это. Да, Валю действительно несколько раз вызывали. Не в саму гэбэйку… простите…

— Ничего, ничего, — улыбнулся Поремский.

— В саму ФСБ он не ходил, они встречались с ним в гостинице «Интурист», это в центре, на Ленина. Говорят, это у них так принято. Явочная квартира и так далее. Штирлицы, словом.

— С кем именно он встречался?

— Ну вы же знаете, они фамилий и званий не называют. Говорят: «Зовите меня Иван Иванович». Первый, с кем Валя виделся, был наш, местный «Иван Иванович», а потом приезжали двое из Москвы.

— Тоже «Иван Ивановичи»?

— Только один. Точнее — Евгений Иванович. А вот второго мы запомнили лучше. Это довольно интересный персонаж.

— Расскажите, Анна Николаевна.

— Во-первых, он назвался человеческим именем. Ну то есть явно настоящим, а не… как это у них называется…

— Конспиративным?

— Совершенно верно.

— Так как же его звали?

— Его звали Георгий Федорович.

Поремский достал блокнот.

— А во-вторых? Вы сказали «во-первых»…

— А во-вторых, он явно намекал мужу, что хочет ему помочь и вытащить его из всего этого грязного дела. И Светочка Суворова, жена Игорька, говорит то же самое. Георгий Федорович вроде бы действительно старался помочь, такое это производило впечатление. Нет, конечно, я все понимаю: «злой следователь» и «добрый следователь» — это классическая пара…

— Вы контактируете с госпожой Суворовой?

— Конечно! Мы же товарищи по несчастью. Соломенные вдовы.

— Она приезжает к вам?

— Чаще я к ней. Она молодец, если бы не она, я бы уже утратила всякую надежду. Меня сломали. А она держится. Общество образовала, петиции пишет, интервью дает разным там «голосам».

— Скажите, Анна Николаевна, а дети у вас есть?

— У нас взрослый сын, Дмитрий. Но он живет за границей.

— Где именно, можно поинтересоваться?

— В Вене. Зовет меня к себе, но я не могу сейчас уехать. Я все-таки надеюсь…

— А он не приезжал в Россию?

— Приезжал, конечно, на процесс. А с тех пор… Он, знаете ли, очень тяжело пережил то, что произошло с отцом, и теперь, как бы это сказать… Не очень патриотично настроен. — Давыдова вздохнула. — А попросту говоря — возненавидел эту страну и ее власти предержащие.

Поремский едва заметно улыбнулся и черкнул закорючку в блокноте.

— Вы нам очень помогли, Анна Николаевна. Надеюсь, в следующий раз мы увидимся при более благоприятной ситуации.

— Даже не надейся! — рявкнул Турецкий в самое ухо Владимиру.

— Вы о чем, шеф? — переспросил Поремский, отодвигая телефон.

— Я вижу, что ты уже намылил лыжи в Вену скататься.

— Александр Борисович…

— Ладно, ладно, шучу. А кстати, хороший город! И, между прочим, уже второй раз всплывает в этом деле. Вся эта взрывная история с конвертами…

— Да, я помню. Бургомистр Вены…

— Нужно узнать, приезжал ли Дмитрий Валентинович Давыдов в Россию в интересующие нас числа. Ведь мать могла просто не знать.

— Я тоже сразу об этом подумал. Он обозлен на всех и на все.

— И вполне может захотеть отомстить. Теперь дальше. Как, ты говоришь, звали «доброго» гэбиста?

— Георгий Федорович.

— Да, сочетание не слишком частое. Может оказаться настоящим именем и отчеством. Попробуем что-нибудь разузнать.

— Что мне нужно делать, шеф?

— Вылетай в Москву. Мне кажется, главное ты там выяснил. А я, пока ты будешь лететь, съезжу познакомлюсь с госпожой Суворовой.

Однако знакомиться с Суворовой выпало также Поремскому: что-то не сработало в плане, составленном его шефом, Александром Борисовичем; сам Турецкий навестить Светлану не успел, и поэтому Владимир направился к ней прямиком из Домодедова.

Госпожа Суворова была настроена довольно агрессивно:

— Мы этого дела не оставим, так и знайте. Мой муж ни в чем не виноват, и мы намерены это доказать, в какие бы инстанции ни пришлось для этого обратиться, хоть в Организацию Объединенных Наций. А то, что произошло с моим мужем и с Валентином Давыдовым, есть не что иное, как попытка реставрации сталинизма, попытка возрождения диктатуры в России.

Было ясно, что этот текст она повторяет — с незначительными вариациями — не в первый и не во второй раз, а еще чувствовалась в ней — в ее интонациях, в голосе, выражении глаз — какая-то затаенная зверская усталость, проступавшая через весь ее напор.

— Позвольте узнать, кто это «мы»?

— Мы — это родственники пострадавших. Мы — это Московская Хельсинкская группа. Мы — это все мыслящие и чувствующие люди России, это все свободные люди всего мира.

«В газете работает», — подумал Поремский.

— Вы знакомы с Дмитрием Давыдовым?

— Конечно! Дима очень активно участвует во всех наших делах, обеспечивает связи с западной общественностью, поскольку сам живет на Западе.

— Его мать говорила, что он, наоборот, разочаровался и отстранился.

— Ни в коем случае! Он просто бережет мать, не хочет ее лишний раз волновать. Аня и так… ну неважно. «Разочаровался» — безусловно, и это еще мягко сказано. А вот «отстранился» — никогда!

— Когда Дмитрий в последний раз приезжал в Москву?

— А почему вы спрашиваете?

— Ответьте, пожалуйста. Или это секрет?