Оборванные нити. Том 3 - Александра Маринина Страница 37

— Концертный? — переспросила Ольга.

Она гораздо лучше Сергея владела собой, и сохранять серьезность во время Вандиных креативных эскапад ей было намного проще.

— Ну да, такой, знаете, когда много блесток, перламутра, ресницы накладные, тон на щеках толщиной в сантиметр, и всякое такое.

— Думаешь, кто-нибудь захочет своего близкого человека в таком виде в последний путь отправлять? — усомнился Сергей.

— Вот! — Ванда торжествующе улыбнулась. — Наконец-то ты ухватил самую суть! Это не родственники должны захотеть, это сам человек должен захотеть, чтобы его после смерти загримировали определенным образом. Понимаешь? Он сам выберет и сам выразит свою волю. И сам все предварительно оплатит. А уж когда он умрет, то родственникам ничего не останется, кроме как выполнить волю покойного. Для этого и нужен сайт! Человек зайдет, посмотрит, прикинет, подумает не торопясь и примет решение. Позвонит по указанному телефону, к нему на дом выезжает агент и все оформляет договором, получает деньги, выдает клиенту приходный кассовый ордер, все по закону, как положено. Я еще подумала, что грим же может быть стилизованный, например под господина или даму семнадцатого века, или под мушкетера, под Миледи, под Ришелье…

— Под Анну Австрийскую, — подсказал Саблин. — Ты кроме «Трех мушкетеров» хоть одну книжку прочитала в жизни?

— А как же, — задорно улыбнулась Ванда, — еще «Мадам Бовари», кстати, под нее тоже можно. Но у меня есть совершенно гениальная задумка: можно же гримировать не под стиль эпохи, а под конкретного человека. Вот я, например, умираю по «Унесенным ветром» с Вивьен Ли, она такая была красивая! А Грейс Келли! А Мэрилин Монро! Элизабет Тейлор! Я вам точно говорю, ребята, все тетки захотят лежать в гробу похожими на какую-нибудь кинозвезду. А фанаты творчества будут иметь возможность хорониться «под Мирей Матье», «под Аллу Пугачеву» или «под Майкла Джексона». Еще Элтон Джон хорошо пойдет для возрастных и Элвис Пресли тоже.

Саблин не выдержал и прыснул в кулак, но разгоряченная видениями загримированных покойников Ванда Мерцальская ничего не заметила и продолжала, блестя глазами:

— В общем, с гримом вы поняли. А еще же прически! Тоже можно разработать и представить на сайте огромный выбор! Это же настоящий Клондайк! А потом одежда. Специальная, из плохих недорогих тканей, чтобы не накладно было, все равно же ее не носить, в ней только лежать, но зато уж каждый может лежать в том, в чем всю жизнь мечтал ходить, но так и не довелось. Опять же это может быть модель от Сони Рикель, или от Армани, или от Версаче, от Дольче и Габбана, да от кого угодно! Модели все есть в журналах и в Интернете, сиди да копируй, прямо с последних показов можно брать — и на сайт. Качество пошива же никого не волнует, лекала, конечно, будут не те, и сидеть вещь будет плохо, но это же неважно, правда? Главное — те, кто придет на прощание, будут знать, что человек в гробу лежит в фирменной вещи с «первой линии» последнего сезона. Это же важно, как вы не понимаете! И они к нему с уважением, и ему приятно.

— Кому — ему, Ванда? — сквозь смех спросила Ольга.

— Ну как кому? Покойнику же! Вот ты смеешься, а зря, между прочим. Мы ведь не знаем, как там… ну, в общем, ТАМ. Может, там жизнь кипит, может, там все люди встречаются, кто раньше на Земле жил. А человек туда попадает и выглядит как бомж. Стыдно же! А вдруг женщина какая-нибудь там свою первую любовь встретит? А у нее ни лица, ни головы, платье дурацкое какое-то, да еще на спине разрезанное, туфли уродские. Да, кстати, об обуви тоже нужно подумать, пусть человек лежит в гробу в нормальных ботинках или туфлях. Тоже можно организовать спецпошив по последним моделям, но из дешевого материала. И вот еще что, — деловито добавила она, — большое значение имеют аксессуары. Очки, часы, украшения, булавки для галстука у мужчин, сумочки у женщин. Все это тоже нужно. И все это должно быть красивым и модным. Ну что вы на меня так смотрите?

— Ванда, — осторожно произнесла Ольга, — по-моему, тебя заносит куда-то не туда.

— Ну почему не туда-то? — обиделась девушка. — Вот вы косные какие! Все должно быть красиво у человека и в жизни, и в смерти. Ну почему вы все только про жизнь думаете, как будто жизнь прошла — и все, и не надо больше ничего. Жизнь — она же короткая, всего-то лет семьдесят-восемьдесят, и то если повезет, а смерть — она же навсегда. И что, целую вечность без красоты жить потом, да? Ой, Сережа, а я еще слышала, что после вскрытия мозги не кладут обратно в голову, а зашивают в живот. Это правда?

— Правда, — подтвердил Саблин.

— А я, может, не хочу, чтобы у меня мозги были в животе.

— Ну, если ты предварительно попросишь, лично тебе я могу в ногу зашить. Хочешь? — предложил он.

— Да ну тебя! Я, может, хочу, чтобы было эстетично и стильно. Я куплю специальную шкатулочку, пусть мои мозги туда положат и похоронят вместе со мной, в моем гробу. Чтобы все было культурно. Сережа, ты как посоветуешь: из какого материала нужно покупать шкатулку?

Он изо всех сил пытался сохранить видимость серьезности и задумчиво ответил:

— Я думаю, из слоновой кости или из хрусталя.

— А какого размера? — не унималась Ванда.

Тут Сергей уже не выдержал. Большим и указательным пальцами он обозначил совсем крохотный размер, примерно сантиметра два на полтора на два.

— Для тебя вот такого будет достаточно.

Ванда не прореагировала на явную издевку и продолжила:

— А можно на сайте еще представить коллекцию шкатулок. Думаешь, я одна такая, кому не хочется, чтобы мозги в животе гнили? Нас миллионы!

Она еще часа полтора несла всякую ахинею о сайте морга и о широких возможностях, открывающихся перед теми, кто хочет уйти из жизни красиво, а также перед теми, кто готов будет предоставить соответствующие услуги. Наконец за ней закрылась дверь, и Саблин с облегчением перевел дух.

— Оль, ты была права: эта девчонка как луч света в темном царстве. Дура дурой, а ведь так, как с ней, я никогда нигде и ни с кем не смеюсь. Действительно, отдохновение души, особенно после морга, трупов и вскрытий.

Ольга молча убирала со стола посуду, оставшуюся после чаепития с пирожными, без которых Ванда Мерцальская к ним в гости не являлась. Сергей раскрыл было книгу, которую собирался сегодня вечером дочитать — осталось всего страниц восемьдесят, но Ольга вдруг подошла к нему и обняла за плечи.

— Саблин, что же мы за люди такие, а? Два с лишним часа ржали, как ненормальные, обсуждая смерть и похороны. Рассказать кому-нибудь стыдно. Смерть и похороны — это горе, это трагедия, это слезы, а мы хохотали. Может, мы действительно уроды какие-то?

Он закрыл книгу и прижался затылком к ее груди. Сразу стало тепло, уютно и спокойно.

— Оля, но ты ведь сама говорила, что люди нашей с тобой профессии не похожи на других. Вот мы и не похожи. Просто мы с виду кажемся бессердечными циниками, а на самом деле мы защищаемся. Знаешь, я на своем веку много раз выезжал на трупы, иногда их было два, иногда три, один раз — семь. Порубленные топором, забитые тяжелыми предметами в кровавое месиво, да всякие… Кровищи кругом, мозговое вещество по стенам разбрызгано, мертвые глаза открыты. И мы все — следователь, опера, криминалист, я — работаем на месте происшествия, потому что не имеем права повернуться и уйти. Это наша профессия. Каждый из нас делает то, что должен, и при этом мы рассказываем сальные скабрезные анекдоты. Думаешь, это оттого, что мы не уважаем чужую смерть? Думаешь, нам наплевать на этих убитых? Да мы защищаемся изо всех сил, чтобы не сойти с ума. Чтобы то, что мы видим, нам потом не снилось годами, чтобы оно перед глазами не стояло каждую минуту, чтобы душа не плакала кровавыми слезами. Иначе мы просто не выживем.