Жестокая справедливость - Сергей Майдуков Страница 37

— Да? — усмехнулся Лагутин. — Тогда почему вы мужей себе не тех выбираете?

Даша не медлила с ответом.

— Потому что, — сказала она, — мы любим. Или боимся остаться одни. Или нам нужен покровитель. По всякому бывает. Но интуиция у нас работает, поверь.

Лагутин выпил и заинтересованно шевельнул бровью:

— А себя ты в будущем видишь? Одну. Или с кем-то еще.

— В том-то и дело, что нет, — прошептала Даша. — И это меня пугает.

— Пока мы вместе, можешь ни о чем не тревожиться и ничего не бояться, — сказал Лагутин.

Это была речь слегка захмелевшего мужчины, преисполненного самодовольства. Как будто все неприятности и опасности остались позади. Как будто нынешней ночью жизнь Лагутина не висела на волоске. Как будто его не разыскивала полиция. Как будто он уже находился в Барселоне, вырвавшись из окружающего ада.

— Хорошо, — кивнула Даша, немного поразмыслив. — Я больше не буду тревожиться и бояться. Только ты не оставляй меня одну надолго. Это возможно?

— Конечно возможно, глупая. Очень скоро мы будем любоваться видами Средиземного моря из окна. Подумай только! Разве не красота?

— Этот Леонид, или как его там… он отдал тебе деньги?

— Нет, — признался Лагутин. — Без них справимся. Есть вариант. Я свою квартиру на продажу выставлю. Срочно, за полцены. Ты за риэлтора сработаешь. Документы, кстати, при мне.

Даша уставилась на него:

— Разве это не опасно? Полиция может отслеживать подобные объявления.

— Не может, — уверенно произнес Лагутин. — Где-нибудь в Дании или Канаде — да. Но не у нас. Здесь свои методы, свой стиль работы. Самобытный и уникальный.

— Это как?

— Если настоящий преступник не ловится, берут кого-нибудь другого. Ломают, прессуют, в бараний рог сгибают. Человек подписывает признание.

— А в суде отказывается, — сказала Даша. — Заявляет, что признание от него под пытками получили.

— Разумеется, — согласился Лагутин. — Дело отправляют на доследование. Подозреваемого возвращают в СИЗО. Садят на денек в пресс-хату, и он отзывает заявление. При такой системе нерационально тратить время на поиски настоящих преступников. Потенциальных подсудимых пруд пруди. Бери любого и раскручивай.

— Ты говоришь так, будто знаешь.

— Знаю, Даша, знаю. Это известно каждому, кто попадал за решетку.

— Ты сидел?

Бренди. Пить надо меньше. А если пить, то держать язык за зубами.

Лагутин покачал головой.

— Сидел? Это слишком громко сказано. Один раз задержали за хулиганство и сразу отпустили.

— Нет, — настаивала Даша. — Я ясно слышала. Ты сказал: «Кто попадал за решетку…»

Он рассмеялся.

— Преувеличение, Дашенька. Это было сказано для красного словца.

Она посмотрела на него по-прежнему ясными, все понимающими глазами.

— Антон! Антон… Не надо. Когда ты врешь, ты унижаешь меня. Показываешь этим, что не доверяешь мне и не готов считаться со мной в полной мере.

Это было поразительно, но, по мере того как звучала тирада Даши, ее взгляд успел сделаться совершенно мутным и бессмысленным. Надо признаться, в этот момент она являла собой не самое достойное зрелище, но Лагутин испытал к ней такую нежность, что в груди у него защемило, а глаза потеплели от накопившихся где-то глубоко внутри слез.

— Я люблю тебя, — произнес он так просто и искренне, как еще никогда и никому не говорил этих слов.

И прозвучали они вовсе не банально и не избито, как следовало ожидать, учитывая обстоятельства, при которых были произнесены. Сидели себе молодая девушка и не такой уж молодой мужчина, выпивали, курили, сонно моргали, проверяя, не посерело ли небо за черным окном. Можно было ожидать, что они, например, поссорятся или, наоборот, обнимутся и займутся беспорядочным нетрезвым сексом. Но получилось иначе. И оба поняли, что они действительно любят друг друга. Пусть не так изящно и красиво, как показывают в кино, зато по-настоящему. И никакого секса той ночью у них не было. Лагутин унес ее на руках спать, но тут ее начало тошнить, и до самого утра она провела, что называется, в обнимку с унитазом.

Вот такая любовь.