Никогда не разговаривай с чужими - Рут Ренделл Страница 37

Но если не говорить о Черри или о женитьбе Марка — другой его излюбленной теме, — то о чем они вообще могли говорить? И вечер, похоже, опять пропадет даром и закончится тихой, унылой пьянкой. Но внезапно его осенило. А почему бы не позвонить Колину и не предложить ему присоединиться? И, но это только между ними, пригласить каких-нибудь женщин. Но на самом деле он не хотел никаких женщин, кроме Дженифер. У него на этот счет было свое мнение — женатый мужчина не должен встречаться с другими женщинами, обязан избегать случайных знакомств.

Марк как обычно, встретил его предложение без энтузиазма.

— Тебе что? Скучно со мной?

За обедом Джон не пил ничего, кроме пива. Он давно заметил, что вино не сочетается со специями и карри. Как-то само собой решилось, что они закончат вечер у Марка, хотя это означало, что Джону придется брать такси, чтобы потом добраться до дому, если только Марк не будет слишком пьян, чтобы отвезти его. За едой они молчали, и Джон смог наконец расслабиться. Было еще совсем светло и резко потеплело. Такой неожиданный скачок температуры случался иногда в это время дня поздней весной.

— Ты помнишь, какой завтра день?

— Двадцать второе мая.

— Да нет! Завтра — день рождения Черри, — сказал Марк. — Ей исполнилось бы тридцать пять.

Джон почувствовал, как заныло сердце. И не потому, что забыл про день рождения Черри, он наверняка вспомнил бы об этом завтра. В конце концов, это уж и не так важно — помнить ее день рождения. Но его задело, как Марк использовал такую уловку, чтобы перевести беседу на нее, точнее, продолжить разговор с того, чем он закончился в прошлый понедельник.

— У нее могли бы быть взрослые дети сейчас, — задумчиво протянул Марк

Он вел машину по крутой дороге, что огибала Хартлендские Сады. Террасы Садов с цветущими или покрытыми свежей зеленью деревьями сбегали к дому Дугласов и дальше вниз — к городу с его шпилями, башнями, серыми шиферными крышами, к извилистой реке и скверам среди кирпича и камня. И надо всей этой красотой — небо цвета спелой дыни с бледным медным закатом на горизонте.

Неожиданно Марк заговорил торопливо, напряженно:

— В первый раз, когда я пришел в твой дом, вернее, в дом твоих родителей, я подумал, как это чудесно. Я никогда не знал такого места, как ваш дом. Каждый так нежно относился к другим, вежливо и по-доброму хвалил. У меня было ужасное детство. Мои родители никогда не разговаривали друг с другом, если только по необходимости. Я никогда не слышал, чтобы они сказали друг другу ласковое слово, никогда. Больше того, отец за спиной матери говорил о ней всякие гадости: и какой ограниченной она была, и как глупа, и что он женился на ней только потому, что был слишком молод, чтобы разобраться в ней лучше. А мать, бывало, говорила мне, что он сгубил ей всю жизнь, намекая на ужасные стороны их сексуальных отношений. Я уходил в колледж и никогда не спешил обратно, а потом и вовсе снял меблированную комнату. Я никогда не знал, что значит настоящий дом, пока не встретил Черри и она не привела меня на Женева-роуд. Знаешь, что поразило меня, когда я пришел к вам? Как твой отец пришел с работы, обнял твою мать и сказал: «Ну, как ты, моя родная?» Этого мне никогда не забыть, никогда. И я подумал, что однажды я женюсь на Черри и у нас будет так же. И мы будем так же любить друг друга, когда состаримся.

— Да, у нас была исключительно счастливая семья. Но все, конечно, изменилось…

Марк словно не слышал его слов.

— Твой отец интересовался мнением Черри о чем-либо. Он спрашивал, что она думала. Вопросы относились и к международным событиям, и к газетным сообщениям, а вовсе не к женской чепухе. Мне это казалось невероятным. Она отвечала ему очень умно, понятно. И как она разговаривала с отцом, я никогда не забуду. Он садился на стул, а она обнимала его за плечи и прижималась щекой к его волосам. Она называла его «папочка». Она казалась мне красавицей. Я задыхался от восторга и страха, когда представлял, что она будет такой же ласковой и со мной и что я могу ее легко потерять.

Марк откинул голову и неожиданно разразился ужасным, прерывающимся хохотом, холодным и жестким. Почему-то казалось, что он смеется над собой. Он с силой нажал на акселератор, и машина, взревев, влетела на парковочную площадку Фонтильского Двора. Машина резко, со скрипом и визгом, затормозила.

Марк откупорил бутылку прежде, чем сел за стол, и прошел с ней прямо на кухню. Джон присел на подоконник, любуясь чистым небом, теперь зеленовато-золотым, где уже мерцали редкие яркие звезды. У него появилось странное ощущение, что он как будто выставлен напоказ и в любой момент может сорваться с края. Отсюда, с высоты, листва в Садах казалась сплошной и фантастически зеленой. Мигающие огоньки на башне, казалось, переговаривались со звездами и ясным ломтиком луны.

Непонятно почему, но Джон был уверен, что нет никакой причины для охватившей его тревоги, почти паники, предчувствий чего-то ужасного и неминуемого впереди. В тот момент — он остро почувствовал тревогу — ему стало ясно, что следует встать и уйти. Просто выйти из комнаты, найти Марка, сказать, что почувствовал себя плохо, или придумать какое-нибудь другое оправдание, бежать на улицу, поймать такси или идти на автобус. Марк наверняка обидится, может быть, даже не станет с ним больше разговаривать, но какое это будет иметь значение? Джон понял, что его присутствие здесь не спасет на самом деле Марка от срыва, если он грозит ему. И ему отчаянно захотелось уйти. Если окно кухни выходит не на дорогу, может быть, он незаметно выйдет и исчезнет, не сказав ни слова Марку? Однако условности удержали его. Марк прав, он в их власти. Невежливо покидать кого-либо, кто открывал бутылку вина для двоих, в том числе для тебя. Нет, он на такое не способен. Без сомнения, было бы лучше, если бы кто-то зашел к Марку, чем провоцировать неприятную сцену или оставаться с ним. Но к Марку никто не заходил, и все это глупости, только фантазии…

Марк вошел с подносом в руках, на котором стояли открытая бутылка и уже наполненные стаканы. Орешки и креветки, которые всегда были у Джона, здесь не подавались никогда. Джон потянулся за стаканом как обреченный. Чему быть, того не миновать, и, если что-то должно случиться, оно случится все равно.

— Хочешь включить свет? — спросил Марк.

Небо все еще окрашивалось закатом, город походил на сверкающую мириадами огней галактику, и Джон не заметил, что в комнате сгустилась темнота. Он вгляделся в полумрак затем перевел взгляд на Марка. То, что он увидел, поразило его. Напряженное лицо, в глазах застыл ужас.

— Пожалуй, да. Скоро совсем стемнеет.

Марк залпом выпил вино и тут же наполнил стакан снова. Его руки тряслись, вино расплескивалось.

— А я не хочу, — сказал он, и голос прозвучал враждебно. — Я хочу темноты. И ты будешь сидеть в темноте, хочешь ты этого или нет.

Джон пожал плечами.

— Ладно.

Вино было крепким. Он почувствовал холодок в груди, и тошнота подкатила к горлу.